Право записывать

Простите мне, пожалуйста, этот несносный тон и, может статься, нелепые фантазии. Говоря по чести, у меня просто увеличилось число причин, по которым я желал бы освобождения. Кроме того, уже семь с лишним месяцев всей этой вздорной (позорной) истории: ничего удивительного, что нервы разгулялись. Вообще же ничего убийственного не происходит (хотя то, что происходит, для меня, пожалуй, хуже самого невероятного – но об этом слишком долго). Пожалуйста, не сердитесь. Как свидетельство полной своей лояльности, приложу к письмецу стихи, писанные здесь в мае-июне; за весь июль написал только одно, славное, в общем, стихотворение и больше ничего. Меня завалили переводами, но что-то такое случилось, что не могу к ним подойти и ничего не выходит. Ну, уж это сугубо мои личные дела, о них не стоит: литература. Просто, как ни вертись, здесь трудно работать.

На ноябрьские или к Новому году меня, может статься, отпустят. Я очень хотел бы увидеть Вас и поговорить…

У меня очень плохой почерк, потому и воспользовался машинкой, которая давно хочет передать Вам привет и сказать, что она цела и здорова.

Из черновика ответного письма Вигдоровой, написанного в августе 1964 г.:

<Конец августа 64>

… ну вот, наконец, и письмо от Вас.

Я очень понимаю, что Вам писать трудно – вообще, а мне – в особенности. И все-таки хорошо, что Вы написали.

Отвечать – тоже трудно. Потому, что не могу втолковать главного: дело не в Арх<ангельс>ке. И не в Коноше[102]. И даже не в Москве и Л<енингра>де. Не в городах, а в конкретных людях. И даже не в Прокофьеве[103]. Дело в зав. отделом адм<инистративных> кадров т. Миронове – и это гораздо серьезнее. У него есть всё: моя запись, письмо Чуковской, Ваше письмо, адресованное Руденко[104]. Так что – Вы тоже действуете. Все эти материалы лежат на столе Леонида Федоровича Ильичева[105].

К нему же от себя обратился руководитель Союза писателей – К. А. Федин.

Паустовский послал мою запись и Ваше письмо – пред<седателю> сов<ета> мин<истров> – Микояну. И, конечно, высказал ему свое мнение о произошедшем. Пока ответа нет.

Вот что, сбиваясь на протокол, я могу Вам сказать. Есть только один человек, к которому мы не обратились, – Н.С. <Хрущев>. Но его в Москве давно нет – и уже нет того человека, кот<орый> хочет к нему обратиться. Я и хочу, но я, как Вы сами понимаете, не фигура.

Вам не повезло в том, что Ваши друзья и заступники – люди не чиновные. Они очень немного могут. Они одолевают путь не милями, а миллиметрами. Но нет такой минуты, когда бы они не помнили о Вас и не действовали бы.