Право записывать

Не семь, как Вы пишете, а девять месяцев[106]– время, достаточное для того, чтобы родился ребенок. А он, вот, не рождается.

И, несмотря на всё это, я с удивлением прочитала Ваши слова о ноябре или Новом годе. Не могу, не хочу думать, что Вы всё еще будете там. Чудо ли, или до кого-то дойдет всё же смысл, позор происходящего, но Вас должны освободить. Так я думаю и верю.

Еще раз хочу сказать, что, если бы речь шла об Арх<ангельс>ке, о кот<ором> упоминаете Вы, может, хватило бы и моего скромного влияния. А тут дело совсем, совсем другое. Постарайтесь понять.[107]

* * *

Ввиду того, что дело Бродского оказалось самым знаменитым из дел, которыми Ф.А. занималась, бытует однобокое представление о, так сказать, контингенте ее подзащитных.

Бродский, самый из них известный, вернувшись из ссылки, неоднократно рассказывал о старике, с которым он ехал в одном вагоне, когда их везли на Север. В беседах с Соломоном Волковым Бродский говорит, что старик этот украл мешок зерна и получил 6 лет лагерей[108], а в документальном фильме 1993 г. «Возвращение»[109] – что старик украл мешок с удобрением и получил 10 лет. Но в любом случае, до своего отъезда, рассказывая про этого старика, он всегда добавлял: «Если меня посадят, не хлопочите обо мне»[110]. Дескать, за этого старика никто хлопотать не будет, значит, и за меня не надо. В фильме «Возвращение» Бродский говорит: «И я понял одну вещь – что он никогда из этой системы не выйдет, вот он здесь и умрет – то ли в этом поезде, то ли на пересылках, то ли в другом лагере, и так далее и так далее и так далее. И никакая Amnesty International и – более того – никакой Союз советских писателей и даже молодые люди, мои друзья, не будут знать его имени и никогда его нигде и никак не помянут».

Не очень ясно, что Бродский имеет в виду под словами «никакой Союз писателей». За него заступался не Союз писателей, а частные лица: писатели, научные работники, музыканты, геологи, инженеры – люди самых различных профессий. А ленинградский Союз писателей в лице его первого секретаря поэта Александра Прокофьева и других официальных лиц его как раз топил.

Но, по крайней мере, Бродский говорит, что никто не стал бы этого старика защищать просто потому, что никто никогда бы о нем ничего не узнал.

Тут трудно возразить: если б не знали, то и не заступились бы, что тут скажешь. Но друг и биограф Бродского, автор фундаментальной книги о его жизни и творчестве Лев Лосев пишет: «И в самом деле, защитники Бродского в Советском Союзе и на Западе вряд ли с таким же рвением стали бы выручать его спутника, УЗНАЙ ОНИ О ЕГО СУДЬБЕ».[111]

Я не могу говорить про всех остальных защитников Бродского в СССР или за рубежом – я не делаю здесь никаких далеко идущих обобщений. Моя задача гораздо скромнее: адекватно описать, что соответствует истине, а что нет, – только по отношению к Фриде Абрамовне и ее деятельности.

И я хочу обратить внимание читателя этой книги на то, что Ф.А. как раз такими безвестными стариками в большой степени и занималась. Вспомним стариков из инвалидного дома в Зауралье (см. письмо Ф.А. к Эткинду, стр. 156–157), стариков из глухой деревни под Тамбовом, которым не давали соломы на крышу («Дорогая редакция», стр. 104), и бессчетных, совершенно безвестных и несчастных стариков, молодых и детей, которых она, уже тяжело больная, переселяла из затопляемых подвалов («Блокноты депутата», стр. 179, и «Из неопубликованных блокнотов депутата», стр. 195).

Короче говоря, я надеюсь, что читатель со мной согласится: к Ф.А. упрек этот отношения не имеет.

И в завершение этой темы: Бродский в фильме «Возвращение» кончает свой рассказ про старика такими словами: «То есть кто-нибудь будет за меня хлопотать. За этого человека никто хлопотать не будет. Вот вам разница между культурой и жизнью нации. И это чудовищно».

В этих терминах, я думаю, правильно будет сказать, что Фрида Вигдорова всегда билась за культуру, но и погружалась, как немногие, с головой в жизнь нации, пытаясь уменьшить этот действительно существующий – тут нельзя не согласиться с Бродским – огромный разрыв.

* * *

В заключение обратимся на некоторое время к догадкам и эмоциям. Часто говорят или пишут, что Бродский не был благодарен Вигдоровой. Никто не может знать точно, что он чувствовал, но я считаю, что он никогда не забывал женщину, которая стояла за него до самого конца. Вот почему я так думаю.