Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

предъявила спрос на женщину-работницу даже и в таких отраслях занятий, о каких за год перед тем не думали и самые горячие поборники женского равноправия, и женщина оказалась и на посту блюстителя порядка на площади города, и вагоновожатым трамвая, и шофером, и пожарным. <…> Новые сферы труда открыли и новые возможности правонарушений. Заменив призванных в войска мужчин, женщина интенсивно вступила в борьбу за существование, становившуюся с каждым годом труднее, и, вместе с тем, стала заменять мужчину в преступности [Гернет 19276: 120][178].

Что касается преступных действий, годы войны освободили женщин из пределов домашней сферы и традиционных типов правонарушений. Более того, вследствие демобилизации после Гражданской войны среди женщин возник высокий уровень безработицы. Эти факторы способствовали постоянному росту женской преступности, насильственным путем бросая женщин на ту самую «борьбу за существование», о необходимости которой давно говорили дореволюционные криминологи.

Кроме того, криминологи предсказывали, что затеянные большевиками радикальные перемены, целью которых было превращение России в социалистическое государство, дополнительно расширят рамки женской преступной деятельности. «Октябрьская революция, – писал юрист В. Д. Меньшагин, – поставила женщину на равное место с мужчиной» [Меньшагин 1928: 60]. Психиатр Ю. В. Ходаков отмечал:

Революция, с раскрепощением и приобщением ею женщины к общественной жизни, с ее колоссальным переустройством юридических и моральных норм, господствовавших в жизни прежней женщины, казалось бы, должна была разорвать этот заколдованный круг, и это, в первую очередь, должно было отразиться на женской преступности [Ходаков 1923: 87].

Действительно, как объяснял Гернет, с окончанием Гражданской войны и сдвигом к социалистическому строительству и НЭПу был принят целый корпус законов, которые не просто «реформировали», но «революционизировали» положение женщин. Отмечая, что «женщина тем более походит по своей преступности на мужчину, чем больше походит на него по своему социальному положению», Гернет высказывал уверенность в том, что женщины, по достижении социального равенства, будут совершать преступления куда более широкого спектра [Гернет 19276: 134]:

Эти возрастающие проценты женской преступности никого не должны ни смущать, ни пугать. Это такой же неизбежный и неминуемый этап в развитии преступности женщины, какой был в свое время и в преступности мужчины, когда она, в соответствии с самим укладом общественной жизни, теряла свой примитивный однообразный характер и становилась с каждым днем все разнообразнее и «богаче» своим содержанием [Гернет 19276: 136–137][179].

Криминологи усматривали в большем разнообразии женской преступной деятельности положительную, прогрессивную тенденцию, проявление того, что женщины активнее взаимодействуют с внешним миром, становятся более «цивилизованными», расширяют свои горизонты – и нестрашно, что при этом возрастает уровень их преступности и возникают новые типы криминального поведения. Гернет отмечал, что «постепенное завоевание женщиной прав и расширение области применения ее труда приводят к увеличению ее преступности. Но было бы совершенно неправильно выдвигать это возрастание преступности как довод против равноправности женщины и мужчины» [Гернет 1906: 142]. Тем самым он хотел сказать, что, подталкивая женщин к более активному участию в общественной жизни и, соответственно, к более разнообразной и богатой преступной деятельности, большевики, средствами своей эмансипации, сумеют тем самым свести на нет женские физиологические