Для объяснения преобладания традиционных «женских» форм преступности среди правонарушительниц в послереволюционные годы, многие исследователи прибегали к биологическому анализу женской физиологии. Эндокринолог А. В. Немилов в своей довольно спорной работе «Биологическая трагедия женщины» указывает, что биологические различия между мужчиной и женщиной препятствуют серьезным изменениям в статусе женщины, несмотря на попытки достижения равенства между полами, а также что «понять жизнь женщины и женскую душу можно, только исходя из названной биологической базы» [Немилов 1927: 47][183]
. Соответственно, объяснения женской преступности следует искать не только в общественно-экономической сфере, но также в контексте влияния женских физиологических функций на женское поведение. Как отмечает юрист Жижиленко,вообще же следует заметить, что все явления, тесно связанные с половой жизнью женщин, отражаются на ее преступности. Период беременности, роды, послеродовой период, период их прекращения, так назыв. климактерический – все это должно быть принято во внимание при анализе женской преступности [Жижиленко 1922: 26].
С ним согласен В. Л. Санчов: «Уже давно доказано, что некоторые моменты половой жизни (в особенности у женщин – регулы, беременность, роды и климактерический период) специфически влияют на психику индивида и толкают его на преступные деяния» [Санчов 1924:34]. Немилов добавляет, что если некоторых женщин менструация толкает на капризы, у других ее влияние принимает более паталогические формы, вызывая временное умопомрачение, толкая на совершенно иррациональные преступления и даже на самоубийство [Немилов 1927: 90]. Во всех этих рассуждениях физиология выступает центральным фактором объяснения женской преступности, поскольку, хотя женские сексуальные функции исследованы хуже, чем мужские, переживания женщин отличаются большей эмоциональностью, а значит, теснее связаны с женской психологией, на которую оказывают влияние репродуктивные циклы [Сегалов 1910: 808–809].
Проблема, которая возникала в 1920-е годы с биологической теорией женской преступности, заключалась в детерминизме этой теории. Если вину за женскую преступность можно возложить за женскую сексуальность, значит, противоправное поведение нельзя ни скорректировать, ни искоренить, поскольку оно является органической частью женской физиологии. Это до опасного близко подводило криминологов к ломброзианским представлениям о прирожденных преступницах: получалось, что каждая женщина – потенциальная правонарушительница. Подобное толкование женской преступности в советском контексте являлось неприемлемым именно в силу того, что преступность, как порождение определенных общественно-экономических условий, должна была исчезнуть после построения социализма. Кроме того, советская пенитенциарная система ставила перед собой задачу исправления преступников через труд и просвещение. Полностью биологический взгляд на женскую преступность подрывал основные принципы советского проекта, делая исправление женщин-преступниц невозможным.
При этом биологический подход очень нравился большинству специалистов по преступности, в особенности – врачам и психиатрам: это явствует из того, как были организованы криминологические учреждения (см. Главу 2). До определенной степени, биологический подход отражал в себе озабоченность по поводу НЭПа. Страх перед потенциальным провалом советского эксперимента сосредоточился на женщинах как представительницах устаревшего образа жизни, в силу своей биологии не способных перековаться в советских гражданок[184]
. Впрочем, достаточно часто криминологи усматривали в физиологии сопутствующий фактор преступных наклонностей и неотъемлемую составную часть толкований преступности. А. С. Звоницкая, например, утверждала, что понимание физиологической природы правонарушителя совершенно необходимо для понимания социологических причин преступления, и наоборот [Звоницкая 1924: 92]. Жижиленко добавлял: «Мы, тем не менее, не можем отрицать <…> что в определенных случаях [причиной] выступает пол, как фактор индивидуальный» [Жижиленко 1922: 27]. По мнению специалистов, истолковать женскую преступность можно было только с учетом и физиологических, и общественно-экономических предпосылок.