Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

препоны и домашнюю изоляцию – женщины в итоге превратятся в современных советских гражданок. Соответственно, женская преступность служила маркером, позволявшим криминологам измерять темпы движения женщин к социализму.

Анализируя тенденции в женской преступности, о которых писали криминологи 1920-х годов, Шелли отмечает, что рост числа женских правонарушений стал результатом «непреднамеренных криминологических следствий войны и революции <…> в совокупности с действиями советских властей, которые сознательно вторгались в пределы того, что оставалось традиционной ролью женщины в российском обществе» [Shelley 1982: 266]. Согласно выводам Шелли, женщины оказались не подготовлены к волне насилия и к хаосу, которые им пришлось пережить в годы войны, равно как и к финансовому бремени, которое их вынудили на себя взвалить. Это, в сочетании с новообретенным пониманием того, что они имеют право самостоятельно распоряжаться своей жизнью (результат большевистской эмансипации), заставило женщин взять дело в свои руки – в результате выросло число совершаемых ими убийств и прочих преступлений. Шелли полагает, что преступления стали для женщин своего рода отдушиной: некоторые преступали закон, поскольку видели в этом «единственный выход из невыносимой экономической и психологической ситуации»; некоторые использовали преступления как возможность «дать выход накопившемуся раздражению после многолетнего давления со стороны мужчин» [Shelley 1982: 284].

Из проведенного Шелли анализа женской преступности в первые послереволюционные годы видно, какое воздействие оказали на жизнь женщин суровость и нестабильность революционного периода, равно как и изменения в нравственной и социальной политике, инициированные большевиками. Шелли подчеркивает влияние открывшихся женщинам новых возможностей в общественной, экономической и политической жизни на структуру женской преступности, воспроизводит предсказания советских криминологов касательно ожидавшихся изменений в женском криминальном поведении. Кроме этого, в качестве фундаментального фактора, позволяющего объяснить рост женской преступности после революции, она отмечает интерес нового режима к женским вопросам. При том, что большевики инициировали целый ряд мер, которые значительным образом изменили роль и статус женщины в российском обществе, эти их действия находились скорее в русле общей социалистической идеологии, чем в струе сознательного стремления решить «женский вопрос»[180]. Переселения военного периода, финансовая нестабильность и перемены в общественной жизни, безусловно, оказывали влияние на уровень женской преступности. Однако, сосредоточившись в своей научной работе на традиционных «женских» преступлениях в домашней сфере, криминологи тем самым подчеркивали неизменный характер женской противоправной деятельности, демонстрируя свои понятия об общественной роли женщины и свое понимание воздействия революции на женскую преступность.

В криминологическом анализе преступности в период после революции семейная и домашняя сфера оставались центральными факторами, толкавшими женщин на преступление и определявшими типы совершаемых женщинами преступлений – тем самым устанавливалась прямая взаимосвязь между женской преступностью и женской сексуальностью. Гернет, к примеру, отмечал, что по ходу и после войны значительно возросло число женщин, которым были вынесены приговоры за особо тяжкие преступления. Он обнаружил, что, хотя женщины составляли всего 15 % от общего числа осужденных за преступления против личности, между 1922 и 1924 годом число женщин, приговоренных за такие преступления, выросло более чем на 59 % в сравнении с куда более скромным – но при этом достаточно значительным – ростом на 15,5 % среди мужчин [Гернет 19276: 127][181]. Гернет подчеркивал, что, несмотря на расширение контактов женщин с общественной сферой в военные и послевоенные годы, особо тяжкие женские преступления сохраняли довоенные свойства: аборты, детоубийства и пренебрежение материнскими обязанностями оставались основными преступлениями против личности, которые совершались женщинами [Гернет 19276:129][182]. Уровень преступности убеждал криминологов в том, что «проживание лишь в семейном кругу и ограничение интересов половою сферою определяет свойство женской преступности, уменьшая ее количественно и суживая рамки ее качественных различий» [Гернет 1922а: 136]. Соответственно, поскольку женщины продолжали существовать в рамках домашней сферы, женская преступность оставалась прочно укорененной в сексуальности – женщинами руководили их физиология и репродуктивные циклы. Как отметил один исследователь, «ее физические особенности и социальные условия предрешают ее меньшее участие в преступлениях вообще и в наиболее серьезных в особенности» [Якубсон 1927: 33].