Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

закон, считая проституцию тяжелым социальным злом, отказывается от борьбы с ней путем применения мер репрессии к самим лицам, занимающимся проституцией. Все же лица, которые по мотивам корыстной заинтересованности в той или иной мере содействуют проституции, подвергаются всей тяжести уголовной репрессии за преступления [Строгович 1925: 1214].

Так в условиях НЭПа содержатели борделей превратились в «капиталистических» эксплуататоров, врагов социализма, в представителей устаревших типов поведения и пособников публичного разврата – именно их карали за проституцию по всей строгости закона[201]. Тем самым ответственность за проституцию снималась как с женщин, которые ею занимались, так и с мужчин, пользовавшихся услугами проституток.

Впрочем, даже снимая с проституток вину за их деятельность, равно как и уголовную ответственность, криминологи все же считали женщин, занимающихся проституцией, ущербными. Василевский, например, отмечал, что проститутка является общественным паразитом и тлетворным элементом [Василевский 1926: 76]. Проституция, заявляли криминологи, заставляет женщину тесно контактировать с преступными элементами и ввергает ее в разврат. Отмечая, что «проституция является в этом отношении своего рода отдушиной для порочности женщины», Жижиленко писал:

[Проституция]…притупляет в женщине моральное чувство и ведет ее постепенно к нравственному вырождению <…> Эта опасная близость профессии проститутки к профессии вора несомненно делает проститутку укрывательницей чужих преступлений, а вместе с тем нередко и соучастницей в них. Наконец, не следует упускать из виду, что сама профессия проститутки открывает ей легкий путь к имущественным преступлениям, в особенности к кражам [Жижиленко 1922: 24–25, 46][202].

Для Жижиленко и других граница между проституткой как жертвой обстоятельств и как преступницей, заслуживающей общественного порицания, была крайне расплывчата. Как утверждал еще один криминолог, «нет профессии более темной и социально опасной, как продажа женского тела» [Гедеонов 1924:28].

Особенно отчетливо взаимоотношения между проституцией, преступностью и сексуальностью обрисованы в рассуждениях криминологов о хулиганстве. Хулиганство как явление привлекало особое внимание криминологов, особенно в поздние годы НЭПа. Отчасти это было связано с озабоченностью поведением мужчин в общественных местах, особенно усилившейся после так называемого Чубаровского дела 1926 года, когда большая группа пьяных рабочих совершила групповое изнасилование молодой женщины рядом с одной из центральных улиц Ленинграда[203]. Для специалистов в области социологии это нашумевшее дело ярко отразило в себе как дегенеративный характер НЭПа, так и сохранение пережитков прошлого в советском обществе. Как отмечал психиатр Оршанский, «современный мужчина далек от высоких идеалов революции» [Оршанский 1927: 60].