Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Помимо того, что женская преступная деятельность очерчивала границы роли женщины в советском обществе, и сам по себе НЭП давал материал для толкования криминологами проституции и женских правонарушений не как общественных проблем, для которых нужно искать решения, а как побочных продуктов незавершенного революционного процесса, пока еще не искорененных пережитков старого образа жизни. Тревоги, которые вызывал переход к НЭПу, успешное строительство социализма и сохранявшиеся пережитки буржуазного капитализма делали взаимосвязь между проституцией и преступностью куда более злостной, вредоносной, угрожающей социалистическому порядку. Проституция и преступность служили мерилами расстояния, которое советскому обществу предстояло пройти до достижения идеалов революции, и ставили под вопрос успех или потенциальный успех социалистического эксперимента. Объединяя в себе бесконтрольную женскую сексуальность и антисоциалистические рыночные силы, проституция служила воплощением тревог и страхов, которые высказывали советские специалисты по поводу будущего социалистического общества.

Заключение

В обзоре литературы, посвященной женской преступности на Западе, Д. Клейн приходит к выводу, что «биологические объяснения преобладали всегда; не было автора, который не рассуждал бы об анатомии как о судьбоносном факторе» [Klein 1994: 287]. Что касается российских и советских криминологов, их понимание места женщины в российском обществе определялось представлениями о том, что ведущую роль в женской преступности играет женская физиология. Дуализм «жертвы-злодейки», который исследователи приписывали проституткам эпохи НЭПа, отражал в себе отношение к женской преступности и в более широком смысле. С точки зрения специалистов, женская сексуальность одновременно и снимала с женщин ответственность за их действия, и подспудно влияла на их поведение и реакцию на внешние события. В смысле преступных наклонностей, женщины оставались жертвами своего социального положения и вывертов своей сексуальности. При этом криминологи пришли к выводу, что та самая физиология, которая, по идее, должна оберегать женскую нравственность и удерживать женщин от преступных действий, на деле облегчает им вхождение в преступный мир и затрудняет путь обратно.

Хотя криминологи видели позитивную тенденцию в росте уровня женской преступности – это говорило о более активном участии женщин в «борьбе за существование», – они так и не обнаружили никаких значительных изменений в сути женской преступности. В своих рассуждениях специалисты исходили из того, что «борьба за существование» потенциально способна стереть различия между мужчинами и женщинами – по крайней мере в том, что касается преступности. Более того, исследователи были убеждены, что социализм рано или поздно искоренит «буржуазный образ жизни» – под этим они имели в виду, что общественно-экономические факторы возьмут верх над биологическими. Однако женщины, с их точки зрения, оказались совершенно не подготовлены к участию в этой борьбе. А кроме того, возникшая в эпоху НЭПа обеспокоенность сексуальностью и судьбами революции подталкивала исследователей к поиску физиологических объяснений женской преступности, что дополнительно подкреплялось склонностью к анализу личности отдельного преступника. Все 1920-е годы криминологи придерживались представлений о том, что женская преступность сосредоточена в домашней сфере и обусловлена женской физиологией. Даже когда женщины вырывались из традиционных рамок, специалисты продолжали трактовать их поступки как следствия их сексуальности. Тем самым криминологи обобщали женский опыт, принимая общественное положение женщины за естественное явление, напрямую связанное с ее репродуктивными функциями. Это и подкрепляло, и обусловливало представления криминологов о положении женщины и сути женской преступности, ограничивая их понимание всей полноты воздействия большевистской революции на жизнь женщин. С точки зрения криминологов, если война и революция и изменили взаимоотношения женщин с преступностью, эмансипация далеко не обязательно привела к усилению или диверсификации женской преступной деятельности.

Глава четвертая География преступлений Город, деревня и тенденции в женской преступности

Во введении к сборнику «Преступный мир Москвы» за 1924 год ведущий криминолог и правовед Гернет с живостью описывает свойства городской атмосферы, которые способствуют росту преступности: