Православие и буддизм. Осмысление буддизма в трудах православных авторов XIX-XX вв.

Между тем представляется слишком смелым противоположное утверждение критика, что «буддизм… никогда и не при каких обстоятельствах не применял кровавых жертв». Среди буддистских тантрических текстов Х века, обнаруженных в пещере возле Дуньхуана, два включают инструкции по совершению человеческого жертвоприношения. Известен эдикт тибетского царя Еше О (947–1024), в котором он сетует на то, что человеческие жертвоприношения, запрещенные еще царем Трисонг Даценом (742–800), снова приносятся. Царь запрещает тантристам приносить кровавые жертвоприношения и предписывает наказывать тех монахов, которые также едят мясо, пьют алкоголь, занимаются сексом, и приходят на кладбище, чтобы предложить плоть Будде – их царь объявляет теми, кто неправильно понял буддистское учение150.

Позднее в «Синей летописи» сообщается, что в XIII веке в Тибете действовали восемнадцать «монахов-разбойников», которые убивали мужчин и женщин для своих тантрических ритуалов151. О наличии ритуальных убийств в Тибете ХХ века свидетельствуют англичанин Белл (1870–1945)152, американец Эквелл (1898–1983)153 и советский журналист-международник Овчинников (род. 1926)154. Это подтверждает и сочинение тибетского монаха Ригдзина Гарванга (1858–1930) под названием «Опасности кровавых жертвоприношений»155. Сам автор стремится отговорить жителей области Няронг от этой практики, однако его сочинение свидетельствует, что даже в то время кровавые жертвы приносились в Тибете. В тибетском буддизме известны тексты, категорически осуждающие практику кровавых жертвоприношений, но, судя по всему, это была не единственная точка зрения.

У буддистов Непала, принадлежащих к направлению ваджраяны, кровавые жертвоприношения животных открыто совершаются до сих пор: каждый год во время праздника в честь бодхисатвы Бунгадьи, почитаемого как одно из воплощений Авалокитешвары, буддистские священнослужители убивают двадцать шесть коз, овец и буйволов156. Этот же ритуал до сих пор совершают и буддисты, проживающие в индийском штате Орисса157. Сказанное выше касается не только северного буддизма. Человеческие жертвоприношения практиковались в Бирме вплоть до последнего короля Тибо Мина, свергнутого в 1885 г.158, также и в Камбодже XIX века «человеческие жертвоприношения совершались среди народа, исповедующего буддизм тхеравады и осуществлялись при поддержке королевской власти... в местах, которые не были «более примитивными» или «менее буддистскими», чем другие места Юго-Восточной Азии»159.

Относительно приведенного Кураевым текста, описывающего созерцание Джамсарана, Терентьев замечает, что он «действительно говорит и о море крови и о врагах веры. При этом, однако, автор упускает, что кровь символизирует привязанность к «я», а врагами называют препятствия к медитативной практике, такие как отвлечение ума, гнев, страсть, лень, рассеянность и т.д.». К сожалению, критик не трудится чем-либо обосновать свое утверждение, то есть, указать источник данной интерпретации, и объяснить, насколько эта интерпретация является авторитетной, единственно возможной и общеобязательной в тибетском буддизме.

Желая указать некорректность представления монгольского Джа-ламы как типичного буддистского монаха, критик впадает в другую крайность, уверяя читателей, что «Джа-лама – такой же лама, как И. Сталин – православный священник: оба они учились когда-то в духовных учебных заведениях, и не более того». Сложно согласиться с такой аналогией, если учесть, что И. Сталин позиционировал себя как атеиста и боролся с Православием, а Джа-лама позиционировал себя как буддистского монаха и основал монастырь.

Следующий критик, чей отзыв опубликовал журнал «Буддизм России» – Б. Загуменнов. Он рассматривает уже все главы книги «Сатанизм для интеллигенции», посвященные буддизму.

Как и другие критики, он старается доказать, что Кураев некомпетентен в своих суждениях о буддизме. Для этого Загуменнов указывает, что «он судит о буддизме только по книгам», хотя это само по себе не означает еще, что полученные из книг представления неадекватны. Безусловно, личное общение с носителями исследуемой религиозной традиции помогает глубже понять ее, но и книги уже не одну тысячу лет являются вполне надежным способом передачи информации, используемым и в буддизме. Затем критик говорит, что Кураев «опирается на десяток устаревших и второстепенных изданий», не объясняя при этом, кто именно признал эти труды «устаревшими и второстепенными», и в чем именно они устарели.

После этого Загуменнов обвиняет автора в том, что он, по его мнению, не заинтересован в «честном диалоге с оппонентом» и не стремится «добросовестно изложить его взгляды», но «выщипывает кусочки из целого и создает из них карикатуру». Действительно, протод. А. Кураев для своей работы нередко выбирает из богатого буддистского материала лишь то, что ярче показало бы его в неприглядном свете. Справедливости ради стоит указать, что буддистские критики в отношении книги протодиакона поступают так же.