Православие и русская литература в 6 частях. Часть 2 (I том)

«Вечное правосудие! Я предстану пред твоим престолом и спрошу тебя: «Зачем же так несправедливо со мной поступлено? За что же меня сослали в Сибирь с самого детства? Зачем убили цвет моей юности в Херсонской степи и в Петербургской кордегардии? За что? За какие грехи?» Безумие! Фразы! Риторика! На кого тут жаловаться? Тут никто не виноват. Тут просто исполняется вечный и непреложный закон природы, перед которым все одинаково должны преклонять главу. Никому нет привилегии. Попал под закон — ну так и неси последствия. Это — закон географической широты. Жалоба моя так же основательна, как если бы какая-нибудь русская ёлка или берёзка, выросшая под архангельским небом, вздумала плакаться на то, зачем-де она не родилась пальмою или померанцевым деревом под небом Сицилии!» (162). А ведь это состояние, близкое к богоборчеству. Человеку, проклявшему родину, отрекшемуся от полноты Истины (пусть он и не подозревал о том), устремившемуся к удовлетворению собственного честолюбия — ничего не осталось, кроме бессильных укоров и равнодушия ко всему.

За десять лет до того момента, когда Печерин принялся за свои записки, Тургенев сформулировал закон внутренней духовной связи человека с родиной, с Россией: «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без неё не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без неё обходится»¹³⁹.

Судьба Печерина тому подтверждение. Хотел он или нет, но вот та «единственная идея», которая определила всю его жизнь. Трагедия Печерина — закономерный итог практического западничества. Тупик самодовлеющей бездуховности, в какой только и может завести трезвый рационализм последовательного антиправославия любого толка.

5. Славянофильский кружок

Для западников Царство Божие — для всех, по сути, как бы они ни понимали это Царство, — оказывалось едва ли не всегда от мира сего. Поэтому и Христос Спаситель мыслился ими лишь как борец за народное счастье — в их логической системе иного и быть не могло. Не могло быть у них и иного стремления, нежели — к земному счастью. То есть в противостоянии славянофилов и западников обнаружила себя и давняя проблема культуры, истоки которой прослеживаются в идеях духовных отцов Возрождения, в идеях гуманизма, отринутого Православием ещё в XIV столетии. Славянофилы предлагали всё земное соизмерять с небесным, временное с вечным. Только при взгляде оттуда можно оценить всё, что обретается здесь.

«Ибо неправые умствования отдаляют от Бога, и испытывание силы Его обличит безумных. В лукавые души не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху. Ибо святой Дух премудрости удалится от лукавства, и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды» (Прем. 1, 3–5).

Вот задача: постигать всё премудростию, не порабощённой греху. Легко сказать. И земные-то критерии не всегда умело применяются несовершенным человеческим разумом. Где же ему совладать с небесным… Недаром Гоголь призывал к овладению мудростью, данной от Христа. Недаром и все славянофилы ополчались против возвеличивающего себя рассудка земного, против мудрости мира сего: с нею не обойти тупика. Однако попытка воцерковления культуры, какую предприняли славянофилы, им не удалась. И нe от того, что путь выбран был неверно, но по нереальности вступления на него всем обществом в той конкретной исторической ситуации. Да и в собственных попытках большинства славянофилов (или тех, кто к ним был близок) дать оценки и выводы с опорою на несомненные истины — всё ли было удачным бесспорно? Мы погрешили бы против правды, когда бы вознамерились утверждать подобное. Помимо всего прочего, тяготели над большинством преодолеваемые с усилием заблуждения прошлого: не забудем, что к Истине они все почти пришли отягощённые плодами западной премудрости (вспомним: превозносили Спинозу над Евангелием), а такого в одночасье не избыть. Не напрасно же многие исследователи отметили во взглядах славянофилов издержки романтизма (скорее, не романтизма, но умозрительного идеализирования некоторых сторон земного бытия), несостоятельность их историософии и пр. Учение славянофилов не явилось сразу и в несомненности истины. Оно не оставалось никогда в косном оцепенении, но развивалось в основных своих идеях, одолевало неизбежное начальное несовершенство, противоречия и заблуждения.