Православие и русская литература в 6 частях. Часть 2 (I том)

С бесстыдством женщины ничтожной,

Доставшей платье напрокат.

Нет, ты презрения достоин

За то, что дерзостный порок

Ты не казнил как чести воин,

Глашатай правды и пророк!

Никитин был истинным печальником за народ, он через собственное сердце пропускал общие беды — это одна из причин его ранней смерти — и к тому же звал собратьев по перу:

Не так бы плакал всенародно

От скорби истинный поэт!

Ты позабыл, что увядает

Наш ум в бездействии пустом,

Что истина в наш век страдает,

Порок увенчан торжеством…

………………………..

Об этом плачь в тиши глубокой,

Тогда народ тебя поймёт

И, может быть, к мечте высокой

Его укор твой приведёт.

1855

Видя во всём святую благодать, Никитин стал одним из самых проникновенных певцов природы, обогатил русскую поэзию многими шедеврами пейзажной лирики. Он обладал несомненным панорамным зрением — оно величественно проявилось в одном из шедевров русской поэзии, стихотворении «Русь» (1851), где всё необозримое пространство русского бытия поэт охватывает единым взором. И важнее всего: Русь для поэта не просто широкое пространство, дивящее своими красотами, но — державная и Православная родина.

Это ты, моя

Русь державная,

Моя родина

Православная!

Широко ты, Русь,

По лицу земли

В красе царственной

Развернулася!

……………..

И теперь среди

Городов твоих

Муравьём кишит

Православный люд.

По седым морям

Из далёких стран

На поклон к тебе

Корабли идут.

И поля цветут,

И леса шумят,

И лежат в земле

Груды золота.

И во всех концах

Света белого

Про тебя идёт

Слава громкая.

Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью.

Стать за честь твою

Против недруга,

За тебя в нужде

Сложить голову!

Не всегда громкая, но всегда истинная поэзия Никитина раскрывает смысл подлинной духовности, запечатлённой в тревожащих всякую чуткую душу строках его стихов.

Алексей Константинович Толстой

Алексей Константинович Толстой (1817–1875) более известен читателю как тонкий лирик (недаром на музыку положены многие его стихи), исторический романист (кто же не читал «Князя Серебряного»), драматург (историческая трилогия о событиях на Руси прославлена многими постановками), как несравненный мастер иронии, наконец (Козьма Прутков едва ли не превзошёл славою одного из своих создателей), но гораздо менее знаем мы его как поэта духовной направленности. Между тем, в самом обращении к истории, например (и в прозе, и в драме), нельзя не увидеть стремления дать нравственно-религиозное осмысление не только событий давнего прошлого, но и жизни вообще. И если в лирике поэта произведений чисто духовного содержания не столь много, то это вовсе не говорит о религиозном индифферентизме его, но, быть может, лишь о целомудренном нежелании обнаруживать слишком сокровенные переживания. Но религиозное чувство, если оно есть, не может не обнаружить себя. Вот обращается Толстой (в стихотворении «Благовест») к столь знакомой всем теме, с наибольшим совершенством раскрытой в «Вечернем звоне» Т.Мура — И.Козлова, — и нетрудно увидеть: романтизированная тоска по утраченному времени и оставленной родине преображается под его пером в молитвенное переживание и тягу к небесной радости:

К себе он тянет

Неодолимо,

Зовёт и манит

Он в край родимый…

…………………..

Молюсь и каюсь я,

И плачу снова,

И отрекаюсь я

От дела злого;

Далёко странствуя

Мечтой чудесною,

Через пространства я

Лечу небесные,

И сердце радостно

Дрожит и тает,

Пока звон благостный

Не замирает…

1840-е