Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

В третий раз христианству уже нет места в этом мире. Вовсе не художественный просчёт в том, что третья история не вяжется с предыдущими, но суть авторского замысла. Не слово лже-спасителя Авдия, но пуля правдоискателя Бостона призвана восстановить нарушенную гармонию человеческих отношений. Бостон также приносит себя в жертву, но эта жертва совершается вне норм христианской нравственности, как бы продемонстрировавшей своё бессилие. Жизнь же человека, укоренённая в природную стихию, вершится по своим законам, неподвластным человеческой воле, человеческой морали.

Бостон возносит себя на плаху— и эта плаха противопоставлена распятию Авдия. Плаха вознесена над Крестом.

«Бостон же продолжал свой путь…

А синяя крутизна Иссык-Куля всё приближалась, и ему хотелось раствориться в ней, исчезнуть — и хотелось и не хотелось жить. Вот как эти бураны — волна вскипает, исчезает и снова возрождается сама из себя…» (112).

Этот завершающий образ романа дышит величавым спокойствием пантеистической мудрости.

Всё остальное оказывается лишь дурной суетностью. И христианство в том же ряду?..

«Просветительский, свободомыслящий разум есть разум нездоровый, оторванный от целостной жизни, от духовного преемства, и поэтому для него закрыты горизонты бытия. Этот разум никогда не был в состоянии понять тайны истории, тайны религиозной жизни народов и он исказил науку XIX и XX веков» (Н.Бердяев)¹⁰².

Но к доводам этого разума человек не устаёт прибегать в попытках освоить и решить глубочайшие проблемы своего бытия.

Художественным произволением писателей XX столетия Личность Христа была низведена до уровня литературного персонажа, некоего расхожего литературного типа (подобного Фаусту или Дон Жуану), воспользоваться которым стало доступно кому угодно — для решения занимающих рассудок вопросов нашего существования.

Личность Христа превратилась в подсобный материал для пытливой мысли исследователей жизни.

В.Ф.Тендряков

В апреле-мае 1987 года в «Новом мире», спустя немногим более полугода после публикации в том же журнале айтматовской «Плахи», появился роман «Покушение на миражи» В.Ф.Тендрякова (1923–1984). Эта посмертная публикация романа не привлекла, кажется, всеобщего внимания, каким были отмечены ранее «Мастер и Маргарита» или «Плаха»; причиною стали меньшие художественные достоинства произведения, не столь явная злободневность его проблематики, обилие скучноватых отвлечённых рассуждений, некоторая искусственность, рассудочная сконструированность основной идеи, а также не столь громкое имя автора. И всё же: сам выбор автором темы и решение её, претензия на философское осмысление глобальнейших вопросов бытия — весьма показательны для своего времени. И отражают в который раз тот тупик, куда забредает блуждающая безбожная мысль.

Первоначальное название романа было — «Евангелие от компьютера». Компьютер, по сути, становится у автора той реальностью, которая противостала миражам истории человечества, прежде всего Священной Истории.

Персонажи Тендрякова, нимало в том не сомневаясь, «прокрутили» евангельские события через компьютер, внеся в Священную Историю свои коррективы, моделируя некоторые вероятностные (с точки зрения исследователей) ситуации — с целью окончательного разрешения всех видящихся им в Писании проблем.

В основу такого замысла положены идеи безусловного детерминизма, жёсткой, по сути, заданности всего хода мировой истории. Когда-то и в физике такое заблуждение бытовало: считалось, что ежели было бы возможно просчитать движение всех элементарных частиц, которые же ведь не имеют свободного выбора и управляются безапелляционными законами природы, то не составило бы труда предсказать судьбы всего человечества, ибо в конечном итоге всё сводится именно к существованию этих простейших частиц. Со временем такое помрачение свободомыслящего рассудка было преодолено, поскольку оказалось, что даже частицы не детерминированы безусловно и безжалостно естественными законами, но часто «непредсказуемы» в своём поведении.

Герои же Тендрякова вознамерились применить тот же принцип не к миру элементарных частиц, но к бытию Бога, к земному пути Сына Божия, ко всемирной истории — и тем, вероятно, проникнуть в тайну Божественного Замысла, несмотря на весь материализм и атеизм научных воззрений этих персонажей.

Разумеется, то всего лишь литературная условность, но и выбор самой условности о многом говорит. В рамках системы миропонимания, которую избрал для себя Тендряков, такое стремление закономерно. Хотя для незамутнённого религиозного сознания бессмысленность и нелепость замысла слишком очевидны.