Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

На пути к «обетованной земле» будущие её обитатели минуют, ад, чистилище и рай. В аду они посрамляют Вельзевула: описанием бедствий земных, перед которыми меркнут все адские казни. Рай не привлекает их прежде всего из-за отсутствия материальной пищи, из-за скуки и бестолковости святых (среди них — Лев Толстой и Жан-Жак Руссо!). Во втором варианте «Мистерии» в раю появляется новый персонаж, вздорный и грубый Саваоф, у которого нечистые отбирают его молнии:

Машинист

(указывая на Саваофа, замахивающегося стрелами молний, не желая их пустить в ход из боязни задеть своих же Мафусаилов)

Надо у бога молнии вырвать.

Бери их!

На дело пригодятся—

электрифицировать.

Нечего по-пустому громами ухать!

Бросаются вырывать молнии.

Саваоф (печально)

Ободрали!

Ни пера, ни пуха!

Мафусаил

Чем же нам теперь грешников крыть?

Придётся лавочку совсем закрыть.

Нечистые ломают рай, вздымаясь ввысь с молниями. (2,413–414)

Трудно придумать что-либо глупее этой сцены

Под конец нечистые прибывают на обетованную землю и славят установленную коммуну.

Комментарием к финалу «Мистерии» хорошо подходят строки из «Облака в штанах»:

И когда—

всё-таки!—

выхаркнула давку на площадь,

спихнув наступившую на горло паперть,

думалось:

в хорах архангелова хорала

бог, ограбленный, идёт карать!

А улица присела и заорала:

«Идёмте жрать!» (1,106).

Когда-то поэт с ненавистью обличал жиреющее слово «борщ», теперь нечистые требуют в раю сварить им щей — и это вызывает восторг автора. Всё замыкается на блюде студня.

Позднее Маяковский вновь обратился к теме будущего земного блаженства, сделав попытку заглянуть в XXX век. В поэме «Летающий пролетарий» (1925) возникает утопия коммуны. Блаженство оборачивается здесь воплощением мечты отъявленных лентяев:

Спросонок,

но весь—

в деловой прыти,

гражданин

включил

электросамобритель.

Минута—

причёсан,

щёки—

даже

гражданки Милосской

Венеры глаже.

Воткнул штепсель,

открыл губы:

электрощётка—

юрк!—

и выблестила зубы.

Прислуг — никаких!

Кнопкой званная,

сама

под ним

расплескалась ванная.

Намылила

вначале—

и пошла:

скребёт и мочалит.

Позвонил—

гражданину под нос

сам

подносится

чайный поднос (4,262–263).

Вся жизнь в этом обетованном рае земном состоит из развлечений и сменяющих одно другое удовольствий. Среди этих удовольствий — «жрать» не из последних. Утопия Маяковского поражает неистребимой пошлостью.

Разумеется, не обходится в будущем и без научно-атеистической пропаганды:

Сегодня

в школе—

практический урок.

Решали—

нет

или есть бог.

По-нашему—

религия опиум.

Осматривали образ—

богову копию.

А потом

с учителем

полетели по небесам.

Убеждайся — сам!

Небо осмотрели

и внутри

и наружно.

Никаких богов,

ни ангелов

не обнаружено (4,273).

Помнится, у Лескова учитель-материалист в поисках души водил учеников на анатомирование трупа. Теперь прогресс: используется космическая техника. А глупость всё та же.

«Фешенебельный» комфорт утопического будущего ничуть не выше по своей внутренней убогости, нежели мещанский идеал Пьера Скрипкина из пьесы «Клоп» (1928).

И так обесценивается славословие грядущему, которое Маяковский вдохновенно твердит в поэме «Хорошо!»:

Отечество

славлю,

которое есть,

но трижды—

которое будет.

……………………..

Я вижу—

где сор сегодня гниёт,

где только земля простая—

на сажень вижу,

из-под неё

коммуны

дома

прорастают (5,442–443).

Если продолжить этот сеанс ясновидения, то не разглядеть ли, как в тех домах «залы ломит мебель»? Это автор провидел ещё в «Мистерии-буфф». Поэтому когда он, осуждая мещанские запросы своего Присыпкина-Скрипкина в «Клопе», награждает его «интересом к зеркальному шкафу», то драматургу можно задать вопрос: не в «Мистерии» ли Человек-спаситель начал соблазнять нечистых своим «царствием» именно с сообщения о фешенебельной мебели? Присыпкин этим и заинтересовался.

Маяковский, о том не подозревая, показал сходность коммунистического и буржуазного жизненных идеалов. Мебель становится их символом.

Не с этой ли мебелью спустя три десятилетия сражался, рубя её отцовской саблей, романтический розовский мальчик в пьесе «В поисках радости» (1956)? Материально-прагматичный идеал — буржуазный или коммунистический, всё едино, — не мог дать человеку радости. Маяковский трагически запутался в неразрешимом противоречии.

Для самого же Маяковского — революция есть вспомогательное средство обеспечить собственное безсмертие. Ибо она безсмертна сама, безсмертием наделила Ленина, даст то же и всякому, кто ей верно служит. Так поэт решает проблему победы над смертью в стихотворении «Товарищу Нетте — пароходу и человеку» (1926). Подвиг дипкурьера Нетте переводит его, Нетте, из по-человечески обыденного состояния в величественное бытие парохода, трудящегося на благо революции же. Происходит реинкарнация, вызывающая восторг у поэта. В том он прозревает высший смысл жизни:

Мы идём

сквозь револьверный лай,

чтобы,

умирая,

воплотиться

в пароходы,

в строчки

и в другие долгие дела (5,70).