Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

Это не реализм ни по каким критериям.

Мир Платонова — не «прекрасный и яростный», как он силится порою показать, а убогий и отталкивающий. Радуются в нём нерадостно, веселятся невесело, каждый сидит в себе самом, ища усиленно думу о чём-то важном, но никак не дающемся мысли. Платонов измышляет мир по законам личного любопытства к смерти.

Поэтому советские критики были не вполне справедливы к писателю: он вообще смотрел на материализм мира мрачно, а им казалось, что он только на их, «строящийся социализм» так взирает — и им это не нравилось.

Многие в те годы слишком уж пристально принялись в смерть всматриваться — и уже не отвлечённо-эстетски, как в «серебряном веке», а страшно искажая и жизнь, и смерть. Вот тех же обэриутов вспомнить. Смертей изобильно стало повсюду — никуда не деться.

Смерть можно осмыслять в пространстве вечности, можно — сопрягая её с конечностью времени. Всё зависит от веры. Вот до этого всё определяющего начала мы и добрались. Прежнее всё — подступы к важнейшему. Какова вера Платонова?

«Религиозное душеустройство» приписывалось Платонову ещё в критике 30-х годов. Но религии есть разные. Ныне всё чаще пытаются притянуть писателя к Православию.

Бедою части нашего нынешнего литературоведения, скажем ещё раз, стало желание усмотреть православную религиозность там, где её вовсе нет. Достаточно писателю или его герою упомянуть имя Божие, процитировать Писание — и этого становится достаточно, чтобы приписать ему христианское миросозерцание. Но Евангелие может процитировать и атеист, и даже сознательно (а многие употребляют отдельные выражения из Писания, даже не догадываясь об источнике). Точно так же: если поэт пишет «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…»— не значит же это, что он и впрямь участвует в языческих жертвоприношениях. Для него это просто удобная метафора.

Е.И.Колесникова, исследовавшая мировоззрение Платонова, справедливо пишет:

«Изначальная христианская данность, в которой воспитывался будущий художник, обусловила в дальнейшем метафористику его творчества. Как правило, исследователи, сторонники «христианского» направления в платоноведении, ограничиваются лишь фиксацией разного рода библейских аллюзий и реминисценций, не соотнося их хотя бы с самыми общими чертами христианского вероучения. Так, например, эти исследователи не раз отсылали своих оппонентов к частому упоминанию Платоновым Бога. В какого же Бога верит Платонов?

«Бог есть великий неудачник», — замечает он в записной книжке. — «Удачник тот, кто имеет в себе, приобретает какой-либо резкий глубокий недостаток, несовершенство этого мира. В этом и жизнь. А если совершенство, то зачем ты сюда явился?» Как видим, для характеристики Бога Платонову необходимо наличие земных критериев, желательно отрицательных. В христианстве — Бог не содержит в Себе качеств мира. Он неотмирен. Для Платонова такой Бог неприемлем. Отказываясь от этого важнейшего положения, Платонов низводит Бога в мир, причём это «низведение» не тождественно христианскому понятию кеносиса, схождению Бога в мир (этот поворот был бы наиболее привлекателен для сторонников христианского платоноведения). Христианский Бог относится к миру как Творец к творению. Земля не явление Творца, но явление мудрости и любви Творца. У Бога есть своя сущность, и эта сущность не есть тварный мир. Платоновское же низведение Бога в мир вторит знаменитому тезису о смерти Бога: «Бог есть и бога нет. То и другое верно. Бог стал непосредственен, потому что разделился среди всего — и тем как бы уничтожился. А "наследники” его, имея в себе "угль” Бога, говорят: его нет — и верно. Или есть — другие говорят — и верно тоже. Вот весь атеизм и вся религия». Это фрагмент из Записной книжки писателя. Эта же мысль варьируется в художественных произведениях. В мире Платонова отсутствует такое христианское понятие, как благодать, что закономерно. Поскольку это благо, дарованное свыше Богом, то, следовательно, оно и не может иметь места, если нет Абсолюта, стоящего над миром»⁶⁰.

Колесникова утверждает, что такое понимание Бога есть теософский компонент миросознания Платонова, — и, кажется, делает ту же ошибку, что и «христианские» платоноведы. С таким же успехом доступно приписать Платонову ницшеанство («Бог умер»— тезис именно немецкого философа) или толстовщину, ибо и Толстой отрицал Бога-Творца, Вседержителя, ссылаясь при этом на буддизм и даосизм. Так что при желании можно узреть у Платонова и даосизм — возможности выбора велики. Рерихианство и родственная ему теософия Блаватской суть вообще эклектичный плагиат, в котором нахватано отовсюду, из всех религий (включая и Православие) — всё, что приглянулось прельщённым вероучителям. Поэтому всегда сомнительно отождествление чьих угодно взглядов с той же теософией на основании сходства каких-либо мировоззренческих идей.