Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность

Эвола предупреждает: «Лишь когда напряжение (духовной жизни. — Авт.) спадает, различия затушевываются и круг людей, сплоченных вокруг высшего символа верховной власти и авторитета, слабеет и распадается, — только тогда нация, являющаяся не чем иным, как следствием высших формирующих процессов, может обрести самостоятельность и обособиться почти до видимости собственной жизни. Именно этим путем на первый план выходит «нация» как народ, коллектив и масса, то есть нация в том смысле, каковой это понятие стало обретать со времен Французской революции. Подобно твари, поднявшей руку на своего Творца, она отвергает всякую верховную власть, если последняя не является выражением и отражением «воли нации».

Политическая власть из рук класса, понимаемого как орден и «мужской союз», переходит к демагогам или «слугам нации», к демократическим руководителям, «представителям» народа, которые удерживаются у власти, ловко потакая «народу» и играя на его низменных интересах».

В Германии, где всегда жили позиции родовой аристократии, традиции и опыт сохранения элиты во времени были осмыслены именно с аристократических и родовых позиций. В тридцатых годах в Германии возникало множество орденских и псевдоорденских организаций и союзов. Сплачивала их идея, которую обобщенно можно изложить следующим образом.

Нельзя повторять ошибки воинских союзов прошлого, которые хотя и могли продлить свое существование в пределах нескольких сотен лет, но затем, вследствие отсутствия притока достойной крови и традиций кровного родства, неизбежно погружались в небытие. Орденская организация будет долговечной и действенной только тогда, если она живет глубоким почитанием предков далекой седой старины и убеждена в долгой исторической жизни своего народа. Осознание значимости крови и кровного родства есть святой завет хранить чистоту народного типа в истории. Только то поколение, которое осознанно занимает свое место в цепи ушедших и грядущих поколений своего народа, правильно воспринимает масштабность стоящих перед ним исторических задач.

Нельзя опять не вспомнить слова замечательного мыслителя О. Шпенглера, ставшего свидетелем порабощения народов и культур деньгами. Он писал: «Силу может ниспровергнуть лишь другая сила, и перед лицом денег никакой иной силы не существует. Деньги будут преодолены и упразднены только кровью». И конечно, речь шла не о крови старой выродившейся аристократии европейских народов, но о новой аристократии духа, рожденной в окопах мировых войн.

Нарождающийся орден новой русской элиты должен по необходимости изжить застарелую болезнь «патриотовщины» — преклонения перед массой, хронического ожидания чуда избавления «матушки России» из российской глубинки, от боготворимой ими спившейся толпы, которая, конечно, при любой переписи населения предстанет на бумаге «Великим русским народом». Эта толпа не случайно использует столь любимый ими женский символизм Родины, избегая слова «Отечество»! В этом кроется явный признак того, что толпа эта давно лишена творческого, волевого, мужского начала, присущего великим народам.

Эвола подтверждает вышесказанное следующим пассажем: «Причина этого кроется в том, что сам demos, женственный по природе, не способен иметь собственной ясной воли… разница заключается именно в низости и раболепии тех, кто сегодня окончательно утратил свое мужское достоинство, свойственное представителям высшей законности и данного свыше авторитета… мы видим представителей того человеческого типа, который имел в виду Карлейль, говоря о мире слуг, желающих, чтобы ими правил лжегерой, а не господин». Эвола уверен, что ныне любая по численности масса населения может быть сплочена на короткое время с использованием специфических технологий, которые он называет «выродившимся реализмом политиканов».

Используя лозунги, призванные пробудить низменные материалистические чувства стадного национального эгоизма, так называемой «национальной солидарности», основанной на общности интересов желудка алчущих масс, творцы известных приемов воздействия на слабые мозги обывателей действительно могут лишь возбудить мимолетное стадное чувство «идущих вместе» — неважно, куда и зачем.

Многие наши патриоты и монархисты видят цель, а равно и средство к проявлению собственной политической воли именно в бессмысленном возбуждении подобного стада. Им кажется, что участие в выборах и устройство массовых демонстраций — это и есть реальная политика. Всех, кто не согласен с их мнением, обвиняют в нежелании заниматься политикой вовсе и причисляют к конформистам. Наивные создатели кандидатских диссертаций, вопящие о национальной революции в узком кругу безопасных собутыльников, в пивном угаре даже не подозревают: то, что им видится политическим действием, перестало быть таковым еще в середине XX века.