Православное понимание экономики

Основоположником английской политэкономии принято считать Адама Смита (1723–1790). Он полагал, что система, основанная на естественной свободе индивида, свободе рынка и конкуренции, ведет к благосостоянию народа. В свободной конкуренции корыстолюбивых индивидов он видит источник экономического роста, социального порядка и общественного блага. Индивидуализм, согласно его взглядам, ведет не к хаосу, а к порядку и процветанию. В своем труде «Богатство народов…» Смит высказывает мысль о том, что рынок регулируется самостоятельно в процессе конкуренции частных товаропроизводителей и через него лежит путь к экономическому росту и изобилию. Другой представитель английской политической экономии, Давид Рикардо (1772-1823), увидел в накоплении капитала пружину экономического роста. Экономическая политика должна быть направлена на то, чтобы облегчить и способствовать такому накоплению. Он был убежден, что экономическая свобода содействует получению максимальных прибылей, которые могут стать основным источником инвестируемого капитала. Предпринимательство ведет к максимальному экономическому росту, ибо прибыль составляет основу накоплений, которые необходимы государству для развития. Английская политэкономия стала весьма популярной среди аристократии и образованных слоев населения России уже в первой половине XIX века. Об этом, кстати, мы можем судить по поэме А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Так, главный герой Евгений Онегин увлекался модным тогда учением Адама Смита:

Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита.

Наверное, из таких скучающих и легкомысленно увлекающихся западным либерализмом молодых людей типа Онегина потом и появлялись молодые финансисты, о которых писал Шарапов в «Бумажном рубле».

Юношеские увлечения либерализмом были небезобидны: вчерашние юноши приходили в государственные министерства и ведомства и проявляли полное бездействие, полагая это нормой жизни. Разрушительные последствия доктрины государственного невмешательства стали особенно бросаться в глаза, когда в России начались реформы Александра II. Эти реформы сдвинули страну с «мертвой точки», вызвали достаточно бурные экономические и социальные процессы и не вполне прогнозируемые их последствия. Процессы, которыми надо было управлять. Но которыми государство не управляло. Именно это больше всего удивляло и возмущало Шарапова – еще задолго до того, как он приступил к написанию «Бумажного рубля».

За десять лет до «Бумажного рубля» Шарапов (под псевдонимом Тарлицкий) опубликовал статью «Что нужно прежде всего для нашего экономического возрождения?»[69], в которой он как никто прежде, со всей остротой поставил вопрос о необходимости всестороннего и постоянного государственного управления народным хозяйством. Начинает он издали – с известного и печального факта разделения России на две части. Первая часть – «Россия официальная, мнимая, но всепоглощающая и всезаслоняющая». Вторая часть – «Россия подлинная, народная, служащая лишь фундаментом первой, ее корнями». Это не просто разные части, они между собой почти не общаются: «Между этими верхами и корнями нет никакой творческой, живой и деятельной связи, никакого разумения». Все правильно. Об этом говорил не только Шарапов, но и многие народники и славянофилы. Но Шарапов дает такое объяснение этого разъединения двух частей России, которого до него никто не давал: «И подобное гибельное недоразумение опирается ни больше ни меньше как на целую якобы научную доктрину, проповедующую невмешательство государства в экономическую жизнь народа!»

И российская правящая верхушка, которая восприняла указанную доктрину, оказалась «святее папы Римского», то есть реализовывала ее на практике более последовательно, чем Запад, откуда та пришла: «Как бы ни были различны взгляды на широту прав и задач государства, нигде, кроме России, нет со стороны последнего такого полного отречения от своих существеннейших обязанностей в отношении народного хозяйства. Даже в странах, где принципом государственной деятельности поставлен экономический либерализм, строго и систематически проводимый, никогда государство не отрекалось от положительного творчества в области народного труда. Государственная власть в Англии при полном и безусловном признании свободы личной инициативы и почина более, чем где-либо, служила народному хозяйству. Сила личного почина совокуплялась там всегда с мощью почина государственного, взаимно укрепляя друг друга. Государство направляло все свои силы, всю политику к открытию новых рынков, к облегчению и развитию частной предприимчивости, к защите английского хозяйственного интереса. То же в большей или меньшей степени встречаем мы повсюду, от стран самых просвещенных и до стран самых диких».