Православные христиане в СССР. Голоса свидетелей

Родился я в 1954 году. Вот уже седьмой десяток разменял. В Онеге жили. Росли четверо в семье, я самый малый. Школу-восьмилетку окончил, потом в ПТУ два года отучился.

О вере я ничего не знал. Тогда все говорили: «Религия – опиум для народа». Ради любопытства ходили на Пасху смотреть крестный ход. Это в Онеге, в Лазаревской церкви. А там народу! Пожарников нагонят, милиции нагонят. Один раз с ребятами сходили, в ПТУ я учился тогда. А директор утром на линейке говорит: «Вот у нас богомольцы есть». И фамилии назвали тех, кто ходил на крестный ход смотреть. Что в этом такого? Мы же там ничего, не хулиганили – только посмотрели и ушли.

В деревне Сырья во время войны иногда были службы, и люди приходили и записки оставляли с пожертвованиями (кто пять рублей, кто десять, кто как мог) – просили у Бога защиты. Опиум опиумом, но еще не все выветрили в 1940-е годы. Людей еще не успели переделать. Это как сейчас: семьдесят лет советское время было, а все равно еще много старого осталось, пережитков разных, привычек.

В армии я в Германии служил. Ушел в восемнадцать лет, пришел в двадцать. Ясное дело, что провожали с ребятами, со всеми родственниками. С похмельца: что там – восемнадцать лет… И нас – в комсомол. Военком говорит, что каждый, кто за границу отправляется служить, должен идти со значком Ленина на груди. И минут за тридцать до отправки поезда нас всех – в комсомол: уже готовы заявления, и фотографии наши у них были, чтобы в комсомол принимать. И тот, который принимал, спросил: «Желаете ли вы быть в первых рядах ленинской молодежи?» А я отвечаю: «Всех принимают, так ладно, принимайте и меня».

А вот в партии я уже не был. Правда, вызывали, предлагали: «Работаешь ты хорошо, без прогулов, не пьешь, не куришь – иди в партию». А что мне? В партию идут для чего? Для карьеры. Я не пью и не курю – я и не в партии. А вот те, кто пьют, курят и воруют, тех нужно в партию брать. У вас выше половины этого контингента – я вам не подойду.

Как мы встречали праздники

На Пасху яйца красили. Собирались на застолье на Пасху, на Троицу. И на Рождество собирались. Раньше праздник-то отпраздновать, ясное дело, что «не посуху»: чтобы водки, этой отравы, бутылку купить, нужно еще очередь выстоять чуть ли не полдня. А то и бражку варили, да и кто что умел – даже томатную пасту перегоняли.

На разоренные храмы все тогда глаза закрывали

С будущей женой мы познакомились на сенокосе. Нас было десять ребят и девять девчонок. Потом переехали в Большой Бор, потому что с работой было худо, платить меньше стали, а здесь два месяца поработал – и меня мастером-строителем сделали.

Жили мы рядом с Георгиевским храмом. Один активист-комсомолец, Касьянов Николай Петрович, этот храм сделал спортклубом. Он руководствовался тем, что культура – для народа. Я туда иногда заходил, там тогда теннисные столы стояли.

Вспомнил вот еще что. Говорили мне, что когда в Георгиевском храме спортзал был, туда школьники ходили и видели: небо проявляется, закрашенное побелкой. Потом снова белили, и не помогало – тогда совсем закрасили. А школьники иногда специально заходили на иконы посмотреть.

А в храме Ильи Пророка совхоз хранил семечки, зерно, овес, семена. В один год на поле картошку сажали, в другой на нем же – уже овес: так земле легче и урожай лучше. Архангельская область до пятидесятых годов сама себя кормила, даже на вывоз оставалась продукция.

Раньше было принято ходить друг к другу в гости по деревням на Пасху, Рождество и светские праздники, но вот храмы… На разоренные храмы все тогда глаза закрывали. Да не то слово, что глаза закрывали, – хуже! Например, в Богоявленском храме стена была ободрана, снята обшивка. Что за выгоду человек, который снял обшивку, получил от этого? Это, можно сказать, кощунство.

Село Большой Бор

Бабушки восьмидесятилетние – вот кто сохранял веру. А я в Онегу ездил иногда, заходил в церковь. Но здесь в храм не заглядывал – все было заколочено. Кстати, видел в храме обрезанную икону Георгия Победоносца. Когда-то ее распилили, чтобы заколотить окошко.

Но веру разве за деньги купишь?

Я смотрел на храм и видел в нем культурное наследие, памятник. И поэтому решил восстанавливать. Когда храмом занялся, верующим еще не был. Но ведь у каждого свой царь, свой Бог. Пускай ты будешь трижды крещен, а если у тебя за душой ничего, то что толку? Пришел я, например, креститься, заплатил сто пятьдесят рублей. Но веру разве за деньги купишь? Ты ее ни за какие деньги не купишь.

В 1995 году я поехал в Онегу, узнал, где живет батюшка, отец Иоанн. А тогда был введен хозрасчет. Он говорит: «Ты знаешь, мне нужно на рубль дохода рубль десять сдать в казну, а для того чтобы общину создавать, нужно много денег». Он меня отговаривал. Но как-то потихоньку начал я храм восстанавливать, доска за доской, что-то получалось.

Я гвозди отогнул, а это не дверь, а икона