Было уже половина двенадцатого, и я проверил, достаточно ли шампанского поставлено на лед. В гостиной Георг с Рёзхен занялись музыкальным центром и крутили старые пластинки на полную громкость.
«Один плюс один будет два», — пела Хильдегард Кнеф[158] и Филипп пытался вальсировать с Бабс по узкому коридору. Дети играли с котом в догонялки. Фюрузан смывала под душем пот, в который ее вогнал танец живота. Бригита пришла ко мне в кухню и поцеловала меня.
— Прекрасный получился праздник!
Я лишь чудом услышал звонок домофона. Нажав на кнопку «открыть», я тут же увидел сквозь толстое матовое стекло зеленый силуэт и понял, что гость уже поднялся наверх. Я открыл. Передо мной стоял Херцог в полицейской форме.
— Мне очень жаль, господин Зельб…
Вот и конец. Говорят, что так бывает перед казнью, но у меня именно в эту минуту перед глазами помчались картины последних недель, словно кадры фильма: последний взгляд Кортена, прибытие в Мангейм утром в первый день Рождества, рука Мануэля в моей ладони, ночи с Бригитой, наше веселье у елки…
Херцог прошел мимо меня в квартиру. Я услышал, как сделали потише музыку. Но мои гости по-прежнему смеялись и весело болтали. Когда я, взяв себя в руки, тоже вошел в гостиную, Херцог держал в руке бокал вина, а Рёзхен, уже прилично надравшаяся, играла пуговицами на его кителе.
— Господин Зельб, я уже ехал домой, но тут мне по рации передали сообщение о жалобах на ваш праздник. Ну, я и решил сам заглянуть к вам…
— Скорее! — крикнула Бригита. — Осталось две минуты!
Двух минут как раз хватило на то, чтобы раздать всем бокалы для шампанского и дать артиллерийский залп из нескольких бутылок.
И вот мы стоим на балконе, Филипп и Эберхард запускают в небо ракеты, с башен церквей несется колокольный звон, и мы чокаемся друг с другом.
— С Новым годом!