Правота желаний (сборник)

Самоценность оргазма проявляется на примере страстной любви женщин к вибраторам, которые могут дать женщине наслаждение, что не под силу дать никакому мужчине. Традиционное понимание духовности женщины сама женщина радостно размозжит булавой вибратора – для великого наслаждения ей мужчина не особо-то и нужен. А раз оргазм самоценен и вовсе не всегда требует оправы человеческой, то и не только вибратор, а и скотоложество – на здоровье, коль общество защиты животных не прячется за забором. Кстати, известны глубокие чувства, возникавшие у пастуха к любимой овце и у женщины к возлюбленным собачкам. Чем эта любовь хуже любви к вибратору – пусть мне кто-нибудь расскажет.

ЛВ: Не знаю, кто «готов на всё и всех» на подступах: на всех-то готовы не все; но что есть момент, когда всё и вся безразличны – то звездный час смерти (а в Вашей трактовке – бессмертия). Так оргазм есть свобода или же все-таки рабство? (Выход в космос, – но это свобода через зависимость?). Главное в Вашем учении идет вразрез с толстовским: Оргазм есть стимул не для размножения, а для совокупления.

Но и Толстой перед смертью пришел к тому же – к свободе (уход из Поляны), и к торжеству творчества и личной ответственности художника (он на простыне, когда уже произнести не мог и понять, выводил рукой свою подпись).

Иннокентий Анненский в работе Достоевский в художественной идеологии так возражал Вам на будущее:

Я читал где-то недавно про Льва Толстого, как он рассказывал план нового своего рассказа.

Женщина, стыдясь и дрожа, идет по темному саду и где-то в беседке отдается невидимым жарким объятиям. А кончив отдаваться, на обратном пути, когда от радости осталось только ощущение смятого тела, вдруг мучительно вспоминает, что её видел кто-то светлый, кто-то большой и лучезарно-белый».

На фоне лучезарной совести грешить было предкам никак невозможно. А продвинутым Вашим героям?..

МА: А бог его знает, оргазм – свобода или рабство. Конечно, свобода через зависимость, я не предлагаю окончательных решений – я предлагаю направление стремлений. Об оргазме я донельзя распространялся в эссе Гонимое Чудо, что вошло в ладомировский «кирпич». (Чтоб знали!)

Смысл оргазма в том, что нам открывается нечто, соединяющее нас с основой бытия. Давайте для красоты называть эту основу Богом. В оргазме мы освобождаемся от всего наносного, но зато попадаем во власть (хотите, для той же красоты, называйте это рабством) – божественных конвульсий, которые с нами свершаются помимо нашей воли, на рефлекторном, генетическом уровне, а значит в нас заложен великий план: если такое-то место в теле трогать ритмично и достаточно долго, то произойдёт нечто, что помимо твоей воли даст тебе осознание смысла твоего бытия. Причём осознание это будет сопровождаться великим наслаждением. И получается, что осознание происходит посредством наслаждения. Это ли не волшебство? Вот почему любое творчество как проекция оргазма приносит огромное наслаждение. В этом и прелесть, что проблема свободы-рабства снимается творчеством.

Толстого я обожаю как писателя и ненавижу как мужчину, который своим авторитетом ввёл в заблуждение массы мужчин и женщин. У меня в романище[70] есть пассаж, разъясняющий Толстого. С отточиями, сделанными для этого уважаемого издания, он звучит так: