Правота желаний (сборник)

Вишневый сад Михаила Армалинского Какая дорога ведет к храму гениталий

Федор Рюхель (Пентхаус, Москва, дек. 2007)

Сколько было говорено о целомудренности и нравственной чистоте русской литературы. Тем не менее, порнографические пассажи есть у всех русских классиков. При этом найдутся извращения на любой вкус.

Поклонники садо-мазо не без удовольствия прочитают фрагмент из повести Первая любовь, где женщину бьют по голой руке хлыстом, а она, томно улыбаясь, целует свежий рубец. Если учесть, что герой повести подсматривает, причем одним из действующих лиц этой бесстыдно сексуальной сцены является его отец, то Ивану Тургеневу можно с полным правом дать с пальмы первенства отличную пальметту. И как ни старался его прилежный подражатель Бунин, создавая в цикле Темные аллеи целый каталог порнографических сцен – тут и растление несовершеннолетней, и соблазнение, и склонение к сожительству, описанные не без приятности, последователь значительно уступает предшественнику.

Уринальные мотивы представлены в стихах Есенина. Апология насилия, причем неоднократного, имеется у Бабеля. Инцест является важной составляющей повести Пильняка (точно не упомню какой, поскольку все, что вышло из-под его пера, неотличимо).

А фрагмент из романа Достоевского, где Свидригайлову является маленькая девочка, которая непристойно подмигивает и делает темные намеки, не буду и цитировать, поскольку более откровенная детская порнография вряд ли существует.

Экскурс в историю предпринят для того, чтобы опровергнуть расхожий миф, а равно и досужие обвинения в адрес Михаила Армалинского, поэта, прозаика, эссеиста, мастера полемики, адресующего добрым знакомым полные юмора и благожелательности эпистолы, иногда с фотографиями в довес. Говорят, он порнограф. Говорят, он философ, но занятый единственной философской проблемой: какое место в культуре занимают места причинные.

О себе он судит более здраво, нежели оппоненты:

«Не я одержим темой секса, а секс одержим мной. Я, разумеется, отвечаю ему взаимностью. Замечательный писатель Василь Быков писал только о войне. Я не слышал, чтобы кто-либо ставил это ему в упрёк. Кто же посмеет сказать, что война важнее или радостнее секса? Секс существует как во время войны, так и во время мира. Секс существует в молодости и в старости. Секс – это жизнь. Более всеобъемлющей темы не существует, однако меня любят корить тем, что я узко смотрю на мир. В СССР я прозы не писал – жал на стихи, в них только начинала проступать моя сексуальная судьба. Но в СССР это был тупик, кончавшийся решёткой. Точнее, передо мной тогда открывались повсеместные тупики – в работе, в здоровье, в людях. Надо было бежать, пока в одном из тупиков открылась дверца эмиграции. Только приехав в Америку, я смог точно сформулировать своё отношение к тупикам – лишь один был желанен'. “П…а – является тупиком. Я в него всегда прямиком…”[75]»

Сказано убедительно, но уж больно вразрез с традицией. Армалинский деятелен и бодр, что непростительно для российского литератора, хотя и в меру сентиментален (сентиментальность всегда считали дурным тоном, тогда как она указывает на чувство меры, нельзя из всего делать мировую трагедию).

Типично русская дилемма – оставлять ли вишневый сад или рубить его на корню? – в здешних обстоятельствах неразрешима. И то, и другое делать невозможно, пусть и выбора, собственно, нет. Надо и беречь сад, и работать себе во благо. И потому Армалинский решил разумно – если мешают обстоятельства, не плакаться, а сменить обстоятельства: