Запах женщины помутил мне сознание…
Когда я пришёл в себя, слепота желания уже прошла, но чувство неполноценного удовлетворения тревожило меня. Я взглянул на неё – она улыбалась мне.
– Иди, ляг со мной, – попросила она.
Я поднялся и лёг с ней рядом. Она положила голову мне на грудь.
– Мне нравятся волосатые мужчины.
– Если б только это тебе нравилось.
Помолчали.
– У тебя необыкновенно красивые ноги, – сказал я ведя руку от колена до груди.
– Да, мне говорили, – вызывающе ответила она и похотливо продолжала. – Скажи, сколько у тебя было женщин?
– Недостаточно.
– А всё-таки.
– Я не люблю рассказывать дамам о своих похождениях.
– А я не дама, я – девушка, – с гордостью сказала она.
– Девственности надо бояться в твоём возрасте, а не гордиться ею.
– Почему это?
– Потому что она – следствие трёх несчастий: либо непривлекательности. либо полового страха, либо извращённости. Но хочешь, я осчастливлю тебя, – я почувствовал, что вновь наполняюсь желанием.
– Нет, я и так счастлива… теперь, – и она вежливо, но решительно отодвинулась от меня, потом обвела пальцем вокруг моего рта и подбородка и сказала. – Это у тебя очень чувственное место.
– Да, мне говорили, – ответил я и взглянул на часы.
– Ну, мне пора, – сказал она, быстро садясь и стала одевать и застёгивать всё то, от чего совсем недавно радостно избавилась.
Я не стал задерживать её – уже было половина двенадцатого.
Я наблюдал, как она у зеркала поправляла причёску, потом закрыла глаза и чёрным карандашом зарисовала веки.
– Ты меня извини, но где у вас туалет? – спросила она и смутилась.
Я показал ей. Раньше я не мог представить себе очаровательную женщину за отправлением естественных потребностей, потому что я видел в них богинь. Теперь я могу представить себе всё, что угодно, но от этого эти женщины не мельчают в моих глазах, а наоборот, я ещё сильнее восхищаюсь ими, так как это подтверждает то, что они – люди, а следовательно, их доступность.
Она вошла в комнату.
– Ты меня проводишь до автобуса?
– Да, конечно.
– Мы оделись и вышли. На улице холодный ветер лизал ей ноги, и она прижималась ко мне, ища от него защиты.
– Когда мы встретимся? – спросил я.
– Не знаю. Когда хочешь.
– Позвони мне послезавтра часов в шесть. Хорошо?
– Хорошо. Я позвоню.
– Чёрт, жаль, что у тебя нет телефона. Ненавижу одностороннюю связь.
Из-за угла выехал автобус. Замёрзшие дверцы с трудом разошлись, она вошла в него и помахала мне рукой.
Придя домой, я принял ванну, и лёг спать. Уже засыпая, я случайно поднёс руку к лицу – и сон вдруг слетел с меня: мои пальцы остро пахли женщиной.
На следующий день, вечером, я позвонил Глебу. К телефону подошла его мать и сказала, что он лежит, так как вчера у него был сердечный приступ. Я решил зайти к нему.
– Хэлло, дядя! – поприветствовал я его, входя к нему в комнату. – Что, кадр из фильма «Тошно сердцу – дайте перцу»? Ты это чавой-то?!
– Э, да ничего особенного, – проговорил Глеб, закуривая, – садись, поболтаем.
Я сел рядом с ним.
– Тебе не стоит сейчас курить, ты ещё неважно выглядишь.
– Теперь всё прошло – завтра пойду на работу. Ну, как твои дела? – спросил он, желая сменить тему разговора.
– В противозачаточном состоянии.
– А ты встречался с той девицей из кафе?
– Да. Вчера. Всё время цитирует Золя.
– Серьёзно? Что же именно?
– Одну только фразу: «Всё, что угодно – только не это».
– Все они, сволочи, такие! Их бы бросить в стаю солдат – пусть поваляются под каждым по очереди, потом будут знать, как ломаться! – вдруг зло выпалил он. Видно, мои слова попали в резонанс с ходом его мыслей.
– Да… Если уж ты блюдёшь невинность, то не позволяй уж тогда лазать запазуху и под юбку.
– Что ты собираешься с ней делать?
– Да вот должна мне завтра позвонить. Вообще, для первого раза я ею доволен. Нельзя же сразу…
– И ты, пижон, – подражая Цезарю, воскликнул он. – А почему бы не сразу, если уж она позволила елозить под юбкой! Какие-то вонючие условности! Градации времени, по истечении которого становится приличным раздвинуть ноги!..
– А как твои делишки на сексуальном поприще?
– Ааа… По-старому. – Он снял очки и протёр их. – Вот ещё видеть стал хуже. Заказал новые очки, сильнее тех, которые мне тогда тот сукин сын разбил. Это уже четвёртая пара. Зря в детстве одел очки – само бы прошло.
– Как у Ильфа, помнишь? «Дворник в очках не нуждался, но к ним привык и носил их с удовольствием.»
– Да Ильф – это голова, ему палец в рот не клади.
Поговорив ещё кое о чём, я попрощался.
– Ну, я пойду – не Глебом единым. Я тебе брякну. Здоровей!