Правота желаний (сборник)

В стремленьи жизнь увековечить,
попутно можно изувечить.

Вот для примера взять влюблённых,

клеймящих именами клёны,

дубы – лесные насажденья

под впечатленьем наслажденья.

«Он + она» – пиши бездумно,

ведь всё одна и та же сумма.

И эта истина резная

мне в мысли вдруг внесла разлад —
слагаемых в глаза не зная,
предугадаешь результат?

Значит, это равенство есть тождество?

Подставлю себя с любой —
и оно выполнится?
Исполнится?
Так что же? Действуй!

Пусть недоношенный плод фантазии

выплюнется.
…Вечер с неба упал, как десант,
город окружил и взял,
и впал
в плен
Петербург-Санкт
и с ним
новостройка вся.

Иду.

На душе – ни поздно, ни рано.
Мрачно – время огни вздымать.
Планово, плавно
аисты кранов
приносят кварталам
детей – дома.

Иду, чтобы причинить радость

себе и любой возжеланной,
преподать
пороков пряность
и невинность объятий
мужлана.

При долгожданном

дележе считал
и то,
что у души в глуби.
Ты целиком нужна мне, женщина,
моя сотрудница в любви.

И вот тело нашёл,

одиночеством скованное,
а на лицевой стороне головы,
я смог лишь готовность
глазами уловить.

Я старался отпущенное мне наверстать,

желанье прекраснее без прикрас,
мне ночь приказала счастливым стать
и я не посмел
не выполнить приказ.

И вырвал миг

из цепких часов,
Любви пик,
неприступный для слов.

И отказал нам разум,

свершив тем преступленье,
и схвачены оргазмом
на месте иступленья.

Блаженство, излив потоки,

блажью мозги свело:
чужая душа – потёмки,
но, кажется, в ней светло.

И вот в добре и зле,

отбросив смысл прежний,
я в душу к ней залез
и обнаружил нежность.

Мне стало глубоко,

и я пошёл ко дну,
а разум стал наверх тянуть,
и я не спасся, я в ней утонул,
но как удобно в нежности тонуть.

Нам было сладко, жили слитно,

как нож и ножны.
Любовь пришла скорополитно —
ей всё ведь можно.

Я брошен временем в любви порочный

круг,
чтоб среди мяса различить я смог
и вечность глаз, и белонежность рук,
удушливых объятий смог,

с кислинкой, будто сок ревЕня,

как ель, но только выше ствол,
поцелований сокровенья,
прикосновений волшебство.

Я усмотрел в ней ласку и покой,

вздыхал её соблазн и доброту,
уверовал, как люди испокон
веков:
«Я с нею до конца бреду».

Подарок судьбы,

усладой наполнен,
я знал, что я был
любимый любовник.

Моя сокровищница дум

жила почти без примененья,
ведь женщине не нужен ум —
нужно уменье.

Я оказался лоном полонён,

рассудок мой сидел в остроге,
лишь пустотой был полон он,
и потому я был в восторге.

Но он не хотел жить в неволе

и мне навязал войну.
Один в женском поле – я, воин —
поверил, что в рабство войду.

Помню, мы с ней в траве залегли. Тишь,

лишь сердце молотит.
Склон бёдер, как кипяток, крут.
Безбольно. И только слепни самолётов
впивались в неба круп.

Я сдался рассудку,

отдался теченью,
и долгие сутки
хранил заточенье,

у сердца в камине

я сжёг все признанья
и справил поминки
по воспоминаньям.

Старая любовь – прочь!

В графе «сожаленья» – прочерк,
ты мне потерянность не пророчь,
найдусь у других и прочих.

… Серый снег ниспадает с небес

и на крыше сгущается тесной,
эта крыша – всего лишь навес,
от ненастий всего лишь небесных.

Ну, а я вот живу на ветру,

на ветру бесконечных порывов,
чтоб спастись – вещей мазью вотру
влагу женщин, больших и красивых.

Будь я миллионер

или король
и то, не отверг бы я их чаевых.
И так всегда.
Ведь красота – пароль
для всех неумолимых часовых.

Мне не важно

кто —
красива абы,
и чтоб я
у неё
меж ног.
Я хочу уметь
любую забыть,
а меня —
чтоб никто не мог.

Прощайте, прошлое.

Уже
от вас я насовсем спокоен,
и не являйтесь в неглиже
истлевших дней
ко мне в покои.

Да, налицо спокойствие снаружи;

а каково волнению внутри?
Нежданный шторм мой штиль нарушил,
морщины волн в лицо внедрил.

И снова ты —

как солнце после ночи,
о где вы, толстокожие тучи?
И узнана ревность —
строчки точит,
безумью учит.

Я думал, чтоб тебя забыть,

нужны другие
тела нагие,
чтоб ими твой бальзам запить.

И вот молю тебя: «Добей!»

Мысль колет:
есть просто голод,
и есть невыносимый голод по тебе.

Нам друг от друга б излечиться

и жить здоровым равнодушьем,
а то огонь раздули в лицах
и дуем, думая, что тушим.

Не уходи – кричу – вернись

к объятиям чревоугодий.
Я выжидал тебя всю жизнь,
а жизнь —
она от всех уходит.

Позволь ступить на путь

проторённый,
я по запаху
тебя найду
без собак,
и догнав,
над тобой,
к любви приговорённой,
занесу себя.

Но не догнать,

во тьме невзгод
тех беглых дней, чей светел дух.
 Юное 445555
Теперь я вижу,
старый год
лучше новых двух.

В ничьей ночи

сижу – сова —
и сердце бьётся у виска,
как грустно новые слова
для древних помыслов искать.

Бумагу исписываю настоящим,

в тебя метая букв бисер,
но я – забытый почтовый ящик,
и из меня не вынут писем.

Не в силах я любить короче,

уж слишком длительная тема,
я знаю, ты не стоишь строчки,
а я пишу тебе поэму.

…Я вышел из стен.

Случайности ребус
на улицы сброд свёз.
От пиршества солнца на скатерти неба
остались крошки звёзд.

Толпится безлюдье,

никчёмные лица.
Зачем мило злиться? —
мне надо быть лютым.

Вопрошаю: терпеть себя доколе?

И держу ответ, рвущийся из груди —
просто мне трепетно толпу ледоколить,
как горожанину лестно по лесу бродить.

Тревога в сердце славит дрожь,

и страх рождает предвкушенье
того,
что лишь тогда поймёшь,
когда предвидишь покушенье.

И мания не может помещаться

в блокаде черепа.
И рухнет окруженье.
Тогда никто не помешает помешаться,
и я отпраздную ночь своего рожденья.

К тебе ворвусь, изувеченный,

и выгрызу дикие складки,
уважу голод по человечине,
известно: останки – сладки.

Не вскружит голову аромат трупный,

смерть твоя
мне нужна,
теперь мне радость станет доступна
как мужу – жена.

Довольный, оближу кровавые губы,

для алиби выберу одну из версий,
в последний раз, любовно,
грубо
пошевелю перстами перси.

И наконец мне станет лучше,

смогу в надежду деться,
забуду, как бесстрастный случай
столкнул нас сердце к сердцу.

Замкнусь с утра и до утра

у творчества в усадьбе,
найду согласную играть
и с ней сыграю в свадьбу.

…И когда, казалось, сгнило

прошлое-урод,
ты вновь восстала
перед глазами.
Нет, ничто в нас не умрёт
раньше, чем мы сами.

И снова наплывает бред,

лишь ты —
всё остальное выжил,
к чему недосягаемость планет? —
твоя недосягаемость мне ближе.

За то, что за тобой мечусь

мне голову срежут, чтоб проще стал,
и только тогда я помещусь
в прокрустово ложе общества.

…Гряду.

И путь мой – годы.
То день, то ночь – как маятник.
Те б е,
моей невзгоде
воздвигнул я злопамятник.