Правозащитник

Лиза покачала головой.

— Слишком просто, — прошептала она и уже громче прибавила: — Конечно, я все сделаю. Но мне хотелось бы действительно быть полезной, поймите меня, мне это так важно… ведь, по сути, я ничем не заслужила.

— Не говори так… давай это обсудим завтра.

— Как скажете, Алексей Николаевич.

Ему показалось, что она смотрит на него несколько удивленно. «Наверно, я зря это придумал, — подумал он, — но должен же я ее убедить, что действительно дал ей работу».

И он еще раз пожелал девушке спокойной ночи.

— Ива очень рассержена? — внезапно спросила Лиза, набравшись смелости.

Белосельскому стало немного неловко.

— Она изменит свое мнение, обещаю.

* * *

В тот первый вечер, выполняя свое первое рабочее задание, Лиза немного нервничала. Ведь Белосельский дал ей не совсем четкое и вместе с тем нетрудное поручение, которое, по обыкновению, целиком ложится на плечи доверенных секретарей. После ужина девушка пришла в кабинет Белосельского и слегка взволнованным голосом принялась щебетать о своих успехах.

— Теперь я тебе покажу, что нужно сделать на ноутбуке.

И он стал объяснять. Лиза жадно ловила каждую фразу, точно стараясь найти скрытый смысл в самых простых словах, и, конечно, задавала наивные вопросы. Иногда нелепые, неуместные, но ему почему-то всегда приятно было объяснить или повторить заново. Он поймал себя на мысли, что ему постоянно хочется слышать мелодию ее голоса. «Если бы у меня была такая дочь, как Лиза», — подумал Белосельский.

Так продолжалось около месяца. Почти каждый вечер Белосельский приглашал девушку к себе в рабочий кабинет, и она выполняла при нем довольно легкие задачи, которые он тут и придумывал. Лед между ними таял все больше и больше. Лиза за это время прониклась доверием к этому необыкновенному человеку, который был так добр к ней и не пытался навязать пошлых и вульгарных отношений. День за днем она привязывалась к нему незримыми нитями души, и ей казалось, что она была бы счастлива, если бы такой человек, как Белосельский, стал ее отцом.

— Я должна кое в чем признаться, — она отложила ноутбук в сторону. — Я, конечно, должна была сказать это раньше…

— Я не прошу признания, Лиза, я не сомневаюсь в твоей честности.

— Я хочу сама рассказать, правда. Но это непросто. Я… я сбежала… из приемной семьи. Больше я не хочу скрывать это… это чистая правда… они меня не любили. Я для них была словно чужая. Они едва терпели меня. Поначалу я не понимала до конца их намерений, но потом… словом… мне стало невыносимо… Особенно один человек… я никогда не забуду его лица… он лишь притворялся заботливым… после него я решила никому не верить… до того, как встретила Вас… Иногда мне снятся сны… что этот человек преследует меня.

Лиза на мгновение умолкла. Некоторые вещи трудно рассказать, а еще более — осмыслить даже для себя самой.

На лице Белосельского отразилось живейшее участие.

— В моем доме ты можешь быть совершенно спокойна, никто не может преследовать тебя. Как ты только что верно сказала, это лишь сны — не более!

— Но это не плод воображения, — горячо возразила девушка, — на самом деле он действительно меня ищет. Тогда он мне сказал, что даже если я убегу, он меня найдет.

— Если он посмеет приблизиться к тебе, — Лиза увидела, как Белосельский резко вскочил из-за стола и его глаза засверкали, — он поплатится за это!

Затем он взял себя в руки. Он подошел к Лизе, и она доверчиво подала ему свою ладошку в какой-то странной задумчивости. Это было первое прикосновение, от которого оба слегка вздрогнули, охваченные противоречивыми чувствами. Он чуть было не поднес ее крохотную ладонь к губам, но сдержался.

Белосельский отвернулся и подошел к окну.

— Значит, в этом все дело… Ты убежала и именно поэтому ты считаешь, что у тебя нет дома… нет никого, кто мог бы о тебе заботиться.

— Я все-таки боюсь, что он меня найдет… Вы его не знаете… Он страшный человек…

— Лиза, послушайте! — в сильном волнении вскричал Белосельский. — Ответьте на один вопрос: Вы хотели бы быть моей приемной дочерью?

Этот вопрос вызвал у девушки целую бурю эмоций. Она пыталась сдерживать их, но ей это не вполне удавалось. Ей вдруг показались очертания предметов размытыми и неточными, как будто она глядела сквозь слезы. Но сейчас ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы.

— Я не знаю, правда, — отвечала она, не узнавая своего голоса.

Но затем вдруг она откинула назад свои прекрасные черные волосы, вытерла слезы и спросила:

— Я могу спросить откровенно? И дайте слово, что ответите честно, иначе я точно уйду и Вы меня больше никогда не увидите.

— Спрашивай, обещаю, что отвечу откровенно.

— Почему Вы мне это предлагаете? Почему я Вам не безразлична? Ведь у Вас есть и Ива, и Милош…