Правые и левые. История и судьба

Ретроспективно нам трудно ощутить, какую растерянность могла вызвать у многих французов драматическая перспектива своего рода пожизненного заключения в конфликте, опровергавшая самые укоренившиеся верования в идеал совместного существования. Она вызвала мощную реакцию, которую катастрофа 1914 года и ее последствия лишь усилили и обострили. Реакцию двойную и полностью противоположную в лагере крайне правых и крайне левых: первую – на основе пассеистического отрицания, вторую – на основе футуристического преодоления100. С одной стороны, была выдвинута идея, что это разделение умов и противоборство интересов не что иное, как патологическое отклонение, в противовес которому следует воскресить полностью солидарную организацию общества, примеры же для нее изыскать в прошлом, для которых естественной рамкой служит Нация. С другой стороны, напротив, идея, что нужно дойти до края этих противоречий – не потому, что они хороши сами по себе, но потому, что это приведет к Революции, а та закончится возникновением общества примиренного и единого. Оба эти подхода могут образовывать бесконечное множество гибридов: от реакционного модернизма до революционного национализма.

Следует заметить, что эти крайние позиции позволяют понять, насколько различается у правых и левых отношение к разделению на правых и левых. Очевидно, что заостряют на нем внимание левые, тогда как правые остаются к нему равнодушны или даже отказываются его признавать. Дело в том, что левые, какими бы умеренными они ни были, видят в этом разделении источник будущего согласия и надеются на такой исход, тогда как правые, пусть даже не отрицающие существования разлада, смотрят на него как на явление прискорбное, искусственное, отвлекающее от главной цели – поисков коллективной сплоченности и гармонии. Два очень несхожих практических подхода, по сути рождаемых одним и тем же намерением загладить этот скандал. Если вернуться к уже упоминавшемуся различию между участником и наблюдателем и уточнить его, можно сказать, что правые приходят к признанию оппозиции правые/левые на основе холодных рассуждений аналитика, преодолевая естественное отвращение, тогда как левые с радостью соглашаются исполнять в сложившейся ситуации роль протагонистов, но при теоретическом осмыслении этой ситуации не готовы принять ее за норму. Впрочем, все это не вечные позиции, вытекающие из некой абстрактной политической характерологии. Это продукты совершенно определенного исторического момента, когда либеральный взгляд на представительную систему уступает место нашей демократии партий и конфликтов.

И здесь особенно показательна перемена в отношении правых к тому, что их называют правыми: вплоть до 1890‑х годов они против этого не возражали, но после 1900 года перестали соглашаться с таким наименованием. Изменились не правые, а смысл и значимость понятия. Оно не превращалось в проблему до тех пор, пока отсылало только к месту в парламенте. Проблемы начались после того, как стало ясно: понятие это неразрывно связано со своим антагонистом, а это значит, что противостояние будет длиться вечно. В начале века даже многие сторонники демократии считали его аномалией, подлежащей преодолению; потребовались несколько бурных десятилетий, чтобы принять эту нелегкую правду демократии.

4. Время крайних и сакрализация разделения

«Существует ли сейчас мистика чистых левых, сохранило ли слово „левые“ тот священный характер, какой оно имело в пору антиклерикальной борьбы и сражений за республику?» Любопытно, что такой внимательный наблюдатель, как Тибоде, задается этим вопросом в 1931 году. «Не думаю, – отвечает он сам себе, а затем добавляет: – Подождем выборов 1932 года»101. Похвальная осторожность. Тибоде отвечает на вопросы анкеты, распространенной монархическим публицистом Бо де Ломени; тема ее сформулирована так: «Кого вы называете правыми и левыми?» Именно отвечая на эту анкету, Ален породил формулу, которой была суждена большая слава: «Когда меня спрашивают, имеет ли по-прежнему смысл противопоставление правых и левых партий, правых и левых политиков, мне первым делом приходит в голову, что человек, задающий этот вопрос, безусловно не из числа левых». Между прочим, Ален с самого начала своей литературной деятельности, еще в довоенное время, очень точно подмечал эссенциализацию понятий «правое» и «левое». Тем не менее для своего времени наблюдение Тибоде звучало очень справедливо, поскольку после Первой мировой войны противостояние правых и левых в самом деле несколько сгладилось. Оно стало привычным и начало казаться громоздким грузом старины, которым новые силы не хотели себя обременять. Правда, картель 1924 года102 подлил масла в огонь после грандиозной смены всех ориентиров по окончании мировой войны и долгого правления Национального блока. Однако происшедшего было, как выяснилось, недостаточно, чтобы покончить со скептическим и даже враждебным отношением к этому устаревшему символу радикальной Республики.