Правые и левые. История и судьба

Дополнительную сложность вносит появление новых политических интересов и сил под флагом экологического движения и того, что принято называть популизмом. На первый взгляд они не нарушают классическую географию политического поля, поскольку популизм в общем соответствует программе крайне правых, а экологизм – крайне левых. В самом деле, партии и движения, именуемые популистскими, образовались в основном вокруг ядра, унаследованного от старых национализмов, которому протест против следствий глобализации, в частности миграционных процессов, придал новую актуальность. Этот источник естественным образом сблизил их с консервативным крылом классических правых и тем внес в их ряды дополнительную рознь, поскольку рост привлекательности популистов делал для консерваторов все более соблазнительным разрыв с либеральным крылом, которое, в свою очередь, сближалось с центром. Сходным образом экологические партии и движения в большинстве своем родились из переориентации и обновления крайне левого антикапиталистического движения: обличение «рабства наемных работников» сменилось обвинениями индустриального общества в порче окружающей среды. Этот экологизм так же способствовал внутреннему расколу левых, как популизм – розни в лагере правых; он тоже на свой лад подпитывал критику правительственных левых с их увлечением «либерал-продуктивизмом». Таким образом, на первый взгляд ничто в этих процессах не может изменить исходные данные интересующей нас проблемы, кроме разве что увеличения прежнего напряжения и на правом, и на левом фланге.

Однако этот поверхностный взгляд нуждается в серьезных уточнениях. Он охватывает только одну сторону вопроса. С другой же стороны, мы присутствуем при размывании старого разделения. Возможно даже, что эти два новых фактора оказываются наиболее мощными пружинами его переосмысления.

Внутренне оппортунистическая и демагогическая природа популистских движений заставила их отдалиться от своих корней или даже от них отречься. Мало-помалу они, каждое на свой лад, пошли на поводу у электората, способного обеспечить их экспансию, – народного электората, оторвавшегося от левых, чьей опорой он был некогда. Популистские лидеры поднимают на щит интересы этого электората, чувствительного к проблемам безопасности и враждебного массовой иммиграции, но столь же озабоченного ухудшением собственного социально-экономического состояния, обусловленным невозможностью конкурировать со странами дешевой рабочей силы. Поначалу авторитарный и традиционалистский, национализм расширился вплоть до превращения в социальный суверенизм и дошел до того, что в своем популистском дискурсе принялся провозглашать лозунги, какие раньше звучали из уст коммунистов. Эта эволюция не преминула придать некоторое правдоподобие утверждениям популистских лидеров о неприменимости к ним наименования «крайне правых». Одновременно она придала больший вес их декларациям об исчерпанности оппозиции правых и левых на фоне нового разделения – противостояния патриотически настроенного народа и глобалистских элит (диагноз, повсеместно поддержанный народным электоратом, отвергающим «правительственных» левых).

Рядом с этим популизмом развился и другой, на сей раз левый и ориентированный прежде всего, в соответствии со своими истоками, на обличение пороков капиталистической глобализации. Популизм, отрекающийся от авторитарного и ксенофобского популизма, рожденного в среде крайне правых, но также отрицающий актуальность прежнего разделения на правых и левых и требующий неслыханной политической конвергенции народных чаяний и народной борьбы. Сегодня влияние этого левого популизма и его способность мобилизовать электорат кажутся менее мощными, чем у его правого аналога, однако, как бы там ни было, именно аналогия диагнозов и предприятий дает возможность ощутить надлом классической рамки, внутри которой прежде определялись партийные предпочтения.