Правый берег Егора Лисицы

Тело рано утром нашли рабочие, начав засыпать могилы старого кладбища, которые повредил экскаватор. Он сидел на дне ямы, опираясь спиной о ее стенку. У руки наградной револьвер «наган». Бельгийский семизарядный. На рукояти белая пластина с гравировкой. Инициалы, дата. При осмотре трупа было установлено огнестрельное ранение в грудь слева. На земле револьверная пуля, прошедшая сквозь тело. Из нагрудного кармана торчал обрывок линованного листа. Я пробежал строчки глазами: «снисхождения себе не прошу… не могу работать, ибо считаю ниже достоинства члена РКП и военного…» Я поднялся, аккуратно держа листок через платок, складывая.

– От своих рук потерялся, – сказал кто-то из рабочих в толпе вокруг ямы. – Руки наложить грех.

Черт! Пока накануне мы возились с мальчишкой, убеждая, уговаривая, пока я тратил время, выбивая нужные бумаги, Вася Репин пропустил нужного человека. Зря он растерянно сминал папиросу и бубнил, оправдываясь, что: «да это не из-за глазу я его прохлопал, не думай, не сообразил я, дурак, побежать к подъезду». Его вины в общем не было, в сумерках выступающие с речами вышли через отдельный вход, чтобы избежать толпы. Как у многих зданий в городе, подъезд Клуба выходил сразу на две улицы.

И вот теперь мы смотрим на мертвое тело Нанберга. Якобы самоубийцы. Голова свесилась на грудь, на затылке бросилось в глаза родимое пятно – невус. «Судьба у меня счастливая, я уверен»…

Я открыл барабан «нагана», не хватает одного патрона. Когда оружие ему вернули, Нанберг, очевидно, зарядил его. Револьвер он держал при себе, в кабинете, в ящике стола. Внешне картина правдоподобна. Но на кисти, в углублении между большим и указательным пальцем, нет копоти. Револьвер «наган» дает опаление одежды примерно с 10 сантиметров, но на пальто и пиджаке Нанберга следов не было. Держу пари, если я сравню пулю из его револьвера, которую вынул из обшивки парохода, она не совпадет с этой, из ямы. Но на это времени нет. Шофер Петя маялся у могилы с перевернутым лицом. Поздним вечером, когда я примчался в квартиру к Нанбергам, он как мог пытался помочь мне убедить Веру сказать нам, куда и с кем уехал Леон Нанберг. Я махнул ему, нужно было успеть вернуться в город.

Улицы были еще пусты. Глухо стучал колокол собора. Гостиница «Московская» смотрела слепым фасадом, и для посетителей лавок было еще слишком рано. Прыгая через ступени, поднялись на верхний этаж. Кравцова застали за укладкой вещей. Он был раздражен. И нагло спокоен.

– Да, Агнесса Нанберг иногда заходила ко мне. Говорили о службе мужа, о текущем политическом положении, просила разъяснить. А что, женщина в нашем советском обществе не может спокойно зайти к мужчине без… инсинуаций? Я давно знаком с супругами Нанберг. Мы приятели.

Мы осмотрели его вещи. Кравцов пытался замыть пятна на одежде, и зря. Есть способ определить присутствие даже незначительного количества крови в ворсе ткани. Раствор из лимонной кислоты, бария и бензидина. Я опробовал его не раз. Изъяли окурки, сорт папирос совпадал с найденными в каюте. В шкафу нашли те самые сапоги, с каблуками с набойкой. Но, главное, пистолет, из которого он застрелил Нанберга, пытаясь имитировать его самоубийство.

После финала

Весна принесла оттепель, река, переполнившись, взломала ледяной панцирь. Подула «верховка»[33]. Льдины и потоки воды помчались вниз по течению, снося пирсы, лодки, разбивая опоры старого моста. Повсюду на афишных тумбах пестрели плакаты Добролета. «Всем, всем, всем. Тот не гражданин СССР, кто Добролета не акционер!» В милиции обсуждали небывалый успех: наконец удалось взять почти всех из банды Медика. Справились, в общем, просто, без лишней стрельбы, подсунув наркотическое средство в бутылках. Наполняя их, я немного опасался, что бандитов насторожит вкус, но эти граждане пили и «ханжу»[34], разбавляя квасом, так что все прошло, как задумывали.

Лестница к моей комнате раскачивалась на ветру, пришлось схватиться за перила.

Жена настройщика предложила поужинать.

– Устал, простите.

– Есть – не работать, намажьте и кушайте!

Но я все же отказался. Придерживая карман с бутылкой коньяка, шагая вверх по шатающейся, как палуба, лестнице, я различал свет в верхних этажах, он манил, как луч маяка. Тянуло влажным ветром с реки. Вот ведь, бывает, что какая-то песенка или строчка вдруг застрянет в мыслях, как заевшая пластинка. Идет по кругу, все повторяется, не отстает. В такт шагам стучали слова «перешагни, перескачи, пе-ре-лети». Есть верный способ отвязаться, убрать пластинку в конверт, – нужно только вспомнить всю мелодию целиком. Но я не мог. Строчки прыгали в голове. На галерею из приоткрытой двери моей комнаты неожиданно выпала полоса света. Остановившись, я качнул дверь. На кровати, сложив на коленях руки, сидела Вера Леонтьевна Шарф. Рядом, на темной сумочке, лежал револьвер. Когда я зашел, она вскочила.

– Простите, здесь больше негде сесть. Я вас ждала.