Праздник лишних орлов

– Рыба тут тоже всякая есть. И палья, и кумжа, и сиг, и голец. Но я больше охоту люблю. Жаль, сейчас сезон закрыт. Приехал бы ты через пару недель, пробежались бы по лесу с собачками.

Я слушал и кивал.

– Ничего, я тебя по всему озеру провезу, речки лососевые-форелевые покажу, а про охоту так поговорим.

Озеро то извивалось, зажатое между скалами, то раздвигало их и открывало широкие, окаймленные желтым сухим тростником губы. Оранжевые, солнцем пронизанные сосны на скалах сменялись черно-синими стенами елей по берегам разливов. В переплетении еловых лап солнечные лучи тонули так же, как в глубине воды. Лодка иногда выбирала проливы между маленькими, вытянутыми параллельно берегам островками, на которых низкие и кривые сосны прижимались к чахлым и тонким елям. Земли на островках маловато, а ветра много, особенно зимой, вот и надо как-то вместе выживать. В этих проливах временами появлялось каменистое дно, пустынное, без водорослей.

В одной из загубин Георгич повернул лодку к берегу.

– Слышишь? – спросил он, заглушив мотор.

Я прислушался и почувствовал в воздухе дрожание и тихий гул. Как будто где-то вдалеке гудит туча гигантских комаров. Лодка заскрежетала по камням, мы выпрыгнули на берег и затянули ее повыше. Георгич молча махнул мне рукой, и я зашагал за ним по тропе, стянутой корнями-венами, перешагивая через выпирающие суставы валунов. Мы пробрались через удивительно густой ивняк, и мой проводник неожиданно и все так же молча сделал шаг в сторону. Я застыл на краю водопада. Глубокий и сильный ручей у моих ног летел вниз по зажатому скалами руслу, взбивая облако водяной пыли и наполняя лес гулом.

– Сколько людей сюда ни приводил, все до одного улыбаются, когда первый раз его видят, – сказал Георгич, когда я выдохнул. – Что это значит? Это значит, что все люди – хорошие, если радуются такой красоте. Некоторые даже в голос смеются. Особенно молодежь. А детям как нравится!

Мне тоже хотелось смеяться, улыбался и Георгич, глядя на мою счастливую физиономию. Я смотрел на кипящую, бушующую воду, на желто-голубую пену, на переливающуюся радугой водяную пыль и не мог сказать ни слова.

– Что, уносит вода печаль? – серьезно спросил Георгич. Я молча кивнул. – А ту, что не унесет, огонь сожжет. Я пойду костер разведу.

Он ушел, я остался смотреть. В голове не было никаких мыслей – за долгий день она уже не вмещала столько неподвижных скал и мчащейся воды, столько окружающего пространства с его покоем и движением, с его звуками и цветами, глубинами и высотами, комарами и ягодами, синим небом за кронами сосен и сладким дымом костра. И скоро я устал. Наверное, ощущение красоты долго не удержать. Не знаю. Я оторвал рассеянный взгляд от шумных порогов и пошел к костру.

– Давай чай пить, – пригласил Георгич. – Вот термос, вот сушки. Ты, я вижу, тоже по-спартански.

– У меня тут кофе и галеты. А из еды – вот… – Я достал из рюкзака жестяную банку перловки с мясом.

– Смотри-ка, и у меня тоже. – Он слегка удивился. – Наверное, в деревне покупал?

– Ага. Мне на день хватает, таскать лишнее не люблю.

– Правильно. И мне не нравится с помидорами да яйцами в лесу возиться, тем более, как некоторые, курицу руками рвать. Я тоже налегке. Нож, спички, ну и ложка, чтобы времени не терять. Давай свою банку, я открою. Ты ножичек не царапай, он у тебя, смотрю, не простой. – Георгич достал из ременного чехольчика блестящий универсальный нож с набором всевозможных лезвий и ловко открыл обе банки.

– Можно посмотреть? – спросил я.

Он протянул мне нож вместе с банкой.

– Фирменный. Вещь! – похвалил я, превратил его в пассатижи, свернул открытую крышку банки в трубочку и просунул в нее прутик. Потом, взявшись за ручку-прутик, поставил банку на угли костра, а нож вернул Георгичу.

– Солдатская смекалка! – улыбнулся он. – Давай-ка свой ножик, я его направлю.

Я протянул ему нож, он рассмотрел его, достал откуда-то изящный тоненький оселок на пластиковой ручке и стал легкими движениями водить им по лезвию.

– Удобный! – сделал вывод Георгич. – И сталь очень хорошая.

– От деда достался. Он мастер был.

– На, держи. Бриться можно. – Георгич вернул мне нож и показал оселок: – Алмазное напыление, любую сталь берет.

Наши разговоры и манипуляции напомнили мне похвальбу двух мальчишек, солидно демонстрирующих друг другу свои сокровища. Отдых и костер располагали к общению.

– Значит, охотник? – пытливо спросил Георгич, прихлебывая чай из термосной крышки.

– Так, любитель. Можно сказать, дилетант. Раньше, бывало, с друзьями на зайцев да на уток ездил, а сейчас ни времени, ни особого желания.

– Что так?

– Не знаю, вроде как жалко их становится.

Я не стал рассказывать профессионалу, как пару лет назад, разделывая после удачного загона лосиху, я вытащил у нее изнутри маленький, белый, словно игрушечный, эмбрион с уже сформировавшимися копытцами на тонких ножках и незрячими глазами. Мало радости, что стрелял не я.

– Ну, значит, ты, извини меня, натуралист, а не охотник.

– Наверное.