Праздник лишних орлов

– Случилась эта история с моим братом… троюродным. Еще до армии. Зовут его… Боб. Приезжала к нам… к ним в деревню одна городская барышня по имени… Ангелина, к бабушке на каникулы. Училась она на актрису в театральном институте. Сама белая, все дивилась на индейскую жизнь. «А это что?» – спрашивает красивым голосом. Ей отвечают: «Это борона». – «Бо-ро-на. Ах, как интересно! А это кто?» – «Это овца!» – «Боже, овца! Прелестно!» Деревенские пацаны опасались к такой фифе подходить. Боб тоже побаивался, он парень скромный, почти робкий, Ангелина его потому и заметила. Стоят ребята вечером на остановке, курят, она мимо идет: «Кавалер, проводите барышню домой, мне тревожно!» Боб ее на велике везет до дому, она сзади на багажнике сидит и травинкой его щекочет по затылку, сама хихикает. Он, весь красный, педали крутит. Или купаются пацаны на речке, с моста ныряют, а она на камушке сидит: «Боб, э-э-э… Вольдемар, продемонстрируйте этим дилетантам сальто-мортале!» Боб ляжки о воду дробит, через голову кувыркается. Цветы каждый день заставляла его приносить. Однажды он ей розу из города привез, так она: «Ах, оставьте, Владимир, я люблю простые цветы, полевые!» В общем, все лето ему мозг поражала, а в августе и говорит: «Володенька, я хочу с вами на прощание покататься на лошадях, как миледи и д'Артаньян!» Боб изумился, она настаивает, улыбается презрительно, мол, а еще джентльмен… Ну, делать нечего, пошел Боб на конюшню, конюху Ибрагиму в ноги кланяться. Тот ему: «Да ты чё, Боба, у нас в совхозе две клячи осталось всего. Огонек, мерин старый, но буйный, и Дианка, лошадь тихая, но с одним глазом. Надо тебе это?» – «Надо, дядя Ибрагим, ндравится она мне!» – «Ладно, коли так, запрягу вам. Только они оба под седлом давным-давно не ходили, вы уж поаккуратнее. Вицами не стегать, пятками не колотить, а то черт его знает, как они к этим вещам отнесутся. Едьте шагом, воздухом дышите». Запряг. Ангелину Дианке в седло подсадил, провел актрисе такой же инструктаж – та хохочет звонко. Тронули, поехали. Едут лугами, воздухом дышат – красота! Романтик! Актриса осмелела, решила рысью пройтись. В кино же все скочут по-настоящему! Пятками она Дианке по ребрам тресь! Одноглазая Дианка ошалела: никто никогда ее не бил – и как понесется по покосу! Галопом! Единственный глаз выпучила и ржет! На третьем скачке Ангелина из седла вывалилась, в стремени повисла и пропахала полпокоса спиной, руками, головой! Пока Боб на Огоньке ее догнал, пока Дианку каскадерскими приемами остановил, Ангелина уже на сломанную куклу стала похожа. Подбегает дед Ибрагим, вдвоем с Бобом привели девку в чувство, дед ей и говорит: «Сейчас “скорая” приедет, полицию вызовет, ты, барышня, не говори, что с лошади упала. Скажи, что с дерева, ладно? А то меня посадят на старости лет…» Та глазами хлопает. Приехала «скорая», докторица спрашивает: «Как это случилось, мадемуазель?» – «Я с березы упала!» – «Что же вы там делали?» – «Шишки собирала…» Увезли в больницу. Потом, видать, в диспансер… Прошло время, Боб попереживал да и успокоился. А через полгода сидим мы с ним дома, вдруг в дверь стук. Боб открывает: на пороге Ангелина – голова бритая, на лбу шрам, глаза в кучу и слюни до подбородка. «Здравствуйте, Вольдемар! Я вернулась!» Бобик стоит ни жив ни мертв. Надо брата выручать. Подхожу я и говорю. «Иди ты, – говорю, – Ангелина, до дому!» И двери закрыл. Вот такая драма.

– Да-а, дела… – говорит сержант, а сам зевает. – И смех и грех. Пойду я в коридоре покурю.

Ушел Лев, Митроха остался непристегнутый. Надо бежать, думает, другого случая не будет. Вскочил он, на цырлах подгреб к солдатику и шепчет:

– Лежи тихо, братишка! Уж ты прости меня, позаимствую я твой гардеробчик. Все верну и в долгу не останусь. Как тебя хоть зовут-то? Я тебя потом найду.

– Тит.

– Спасибо тебе, тезка, что не проболтался. Спи, короче.

Напялил форму Митрофан, кирзачи натянул и в окно. Открыл, прыг со второго этажа, да неудачно: ногу подвернул. На одной ноге скачет по улице. Хорошо, знакомый индеец мимо на телеге ехал. Спрятал его в комбикормах, вывез за околицу. Тут уж шухер до небес, вся конная полиция беглеца ищет, а он лесочком до заимки хромает, ногу волочит, из осины костыль соорудил…

– Чует, не сможет пройти весь путик, – продолжает Дядюшка Хук, – завернул ко мне в избу. Я же тоже на отшибе живу. Сижу вечером, сижу, в окошко гляжу, Муська на коленках. Она ведь уже старая, как и я. Все понимает, мы с ней молча разговариваем. Думаю, как помрет, новую заводить не буду, уж больно к ней привык… Да, Митрофан. В окошко гляжу: солдатик хромает, к моей калитке поворачивает. Откуда тут солдаты? Выхожу: Митроша! Как из дисбата сбежал, без ремня, без пилотки, да еще и плечо в крови. «Опять ты на одной ноге!» – говорю ему. Переодели его, ногу замотали, он мне всю эту историю обсказал, стали думать. Хули думать? Оставил я его дома лежать. Сам в лес вышел, на ночь глядя. Доковылял до их избушки в лесу, Кешу упредил, вместе вернулись ко мне совет держать.