Читаем Праздник лишних орлов полностью

Пошли втроем в монастырь. Глядим, главный храм в лесах, купол золотят, стройка вовсю кипит. В одном месте что-то возводят, в другом ломают-разбирают. Шум-гам, пыль-грязь, пилы визжат, топоры стучат. Бородатые строители в оранжевых касках туда-сюда снуют. Красота, одним словом. Никакого покоя душе.

– Вот он! – Жук показывает нам гору старого монастырского кирпича.

Огроменные лопухи, а не кирпич. Раза в четыре больше нормального. Да раза в два толще.

Тут уж Ерш нахмурился:

– Что ж ты, Жук-друг, как дитя малое? Нешто не понимаешь, что из этого кирпича печь в доме не сложить? Из него стены монастырские поднимают.

– А наш печник говорил, из него и печи монахи клали… раньше, – оправдывается Жук.

Ерш стоит понуро, руки опустил. Тут уж я сам решил настроить нашего заказчика на рабочий лад. Отвел Жука в сторонку. Наступил ему случайно на ногу.

– Слушай, парень! – говорю. – Монахи, может, и клали, а вон там лежит нормальный кирпич. Мы с Ершом заприметили, пока сюда шли. Или ты сейчас договариваешься, чтоб нам его кто-нибудь благословил, или мы сегодня вечерним пароходиком отчаливаем.

Жук встрепенулся.

– Щас, – говорит. – Надюшу отправлю к отцу-интенданту. Она ж фельдшерицей тут работает, целыми сутками на дежурствах. На хорошем счету у их. Пусть попросит-умолит. Я отработаю.

– Другой разговор! – ободряю я его. – Давай времени не теряй, беги за Надюшей. По пути покажи мне, где глина с песком и кто за нее отвечает. Надеюсь, игумена по этому поводу беспокоить не будем?

Возвращаюсь к Ершику, что-то неважно он выглядит.

– Ты уж не сердись, Крюк, – говорит он мне, – сил у меня последнее время маловато стало. Будто жила какая-то внутри лопнула. Выдыхаюсь быстро. Я ведь потому тебя и позвал с собой, ты не обессудь…

– Ладно, – отвечаю, – дело житейское. Не напрягайся. В храм вон лучше зайди, авось полегчает. Дам я пока допинга Жучку, чтобы он не только на бога надеялся, а и сам не козлил.

Пошли дела кое-как. В смысле тронулись потихонечку. Кирпич Надюше благословили, а главного по глине Жук мне показал. «Вот он, Кирилл, – говорит, – голова у него как Дом Советов. Менеджером был в какой-то столичной фирме, да Господь сюда привел». Гляжу: молодой такой послушничек, борода мягкая, глаза блестят, румянец, как у барышни. Через лужу перепрыгивает, подрясник приподнял – под ним джинсы на кроссовках. И скуфейка лихо на затылок сдвинута. С этим гражданином, думаю, я без благословения попробую сладить.

– Здравствуй, братец Кирилл, – обращаюсь к нему искренне, чтоб не понял он, шучу я или серьезно такой воодушевленный. – Не уделишь ли мне, грешному, минуту времени?

– Здравствуйте, – отвечает. – Чем могу?..

– Прибыли мы сюда с товарищем на святые места поглядеть да заодно и печурку одному богомольному человечку сладить. Печники мы…

– А, это Жучку, что ль? – улыбается тот, зубы сушит. – Достал он уже со своей печкой. Весь монастырь ее строит.

– Так, так, – киваю смиренно, а сам мыслю: «Раздолбай этот Жук! Вроде цыган, должно все уже быть на мази, а этот только мозги администрации выполоскал».

– А мастер мой приболел чуток, – продолжаю я, – и приходится мне одному стараться. Кирпич уже достал, да без глины печь не слепишь. Вот и посоветовали к тебе, брат Кирилл, обратиться…

– Не вопрос! – бодро перебивает меня Кирюша. – Только поможете мне немного, посмотрите печь в братском корпусе, дымит что-то.

– Какой разговор, конечно же поможем!

Отправились мы с Кириллом в монастырское подземелье, где был его склад. Живописное местечко. На дворе лето, а там холодильник. Двери из плах временем изъедены, да так устроены, что нужно едва ли не земной поклон отбить, чтобы войти. На дверях засовы, ручки кольцами из черного железа. Стены метра в полтора толщиной, из того же кирпича, что нам даром давали, местами в плесени, а может, в инее. Пол земляной, утрамбован, как мостовая. Потолок высотой в толщину стены, и на весь каземат одна лампочка под решеткой. Свет мутный, эха нет. Как привыкли глаза к полумраку, разглядел я в углу нары из досок с наваленной на них ржавой чугуниной и гору комьев разной величины. Вот и глина. Рядом стоит чан, в котором раньше, видать, заживо варили узников-еретиков, а нынче замачивают глинку.

– Держите лопату, – говорит Кирилл, – и грузим в чан, сколько вам надо.

И тоже схватил шанцевый инструмент и давай закидывать глину в купель, только брызги летят.

– Благодарю, брат, я сам справлюсь, – начал я.

А он:

– Не стоит благодарить, просто у меня времени в обрез, быстрее надо управиться. К завтрему глина размокнет, утром придете, в ведра нагрузим, и отвезете с Жуком к нему… А песок уж сами нароете где-нибудь. Там у его дома целая куча, если мне память не изменяет.

«Не изменяет, – думаю, – тебе память, сынок, я тоже песочек там заприметил».

– Раз такое дело, может, и фурнитурой богат, отец? – тороплюсь я не упустить такую мазу. – Дверку надо, колосник и задвижку. Ну и прочисточку еще. Сам знаешь…

– Какой же я вам отец? – смеется Кирилл. – Я простой послушник, даже не инок еще. Обетов не давал. В любой момент могу не выстоять против врага. А чугун берите.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая проза

Большие и маленькие
Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке?Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…

Денис Николаевич Гуцко , Михаил Сергеевич Максимов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Записки гробокопателя
Записки гробокопателя

Несколько слов об авторе:Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.Несколько слов о книге:Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек». Военная цензура дважды запрещала ее публикацию, рассыпала уже готовый набор. Эта повесть также построена на автобиографическом материале. Герой новой повести С.Каледина «Тахана мерказит», мастер на все руки Петр Иванович Васин волею судеб оказывается на «земле обетованной». Поначалу ему, мужику из российской глубинки, в Израиле кажется чуждым все — и люди, и отношения между ними. Но «наш человек» нигде не пропадет, и скоро Петр Иванович обзавелся массой любопытных знакомых, стал всем нужен, всем полезен.

Сергей Евгеньевич Каледин , Сергей Каледин

Проза / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее