Праздник побежденных: Роман. Рассказы

У меня нет ни злобы к нему, ни ненависти, но он враг, и я говорю:

— Ты сволочь, ты гад и предатель.

— Конечно, сволочь, конечно, гад, — кивает и соглашается он, — а думаешь, легко одежонку пропивать? Тут она — за горло душит.

— Какую еще одежонку?

— А людскую, с убиенных. Их поставили к скирде.

— Кого?

— Ну, тех двоих, которые на бричке заблудились, — прокурора и возчика. Прокурор, который со шпалой, и говорит:

«Предатели, за каждую каплю крови десятками на осинках висеть будете», — да и плюнул мне в лицо. Правду сказал, и будем висеть.

— Ты и убил?

— Что ты! Что ты! — испугался он, крестясь. — Афоня и пальнул. Раненый, возчик который, так сразу под скирду осел, а прокурор только качнулся, кровь горлом пошла, но говорит: «Стреляй, иуда, не в грудь, а сюда, — и в лоб показывает, — чтоб сразу свет потух», а сам на закатное солнце поглядел. Я и убежал.

Мы молчим в темноте. Он тяжело и свистяще подышал и снова зашептал:

— Там они и лежат без сапог, в исподнем, я газеткой их прикрыл, которую при них нашли, а сам спать лег. А ночью проснулся и все думаю о них, пошел за сарай к скирде — белеют, прикрытые газеткой. И опять лег, а заснуть не могу — все газетка над ухом шебуршит. Под утро опять пошел к ним, а их нет. Луна в небе есть, скирда есть, газетка, мокрая от росы, напополам разорванная, есть, а их нет.

Ярость взорвалась во мне. Я что есть силы бью раз, другой, третий. Он не прячет лица, не кричит, только охает. Но боль в шее такова, что я валюсь к стене. В лунном свете его окровавленное и восторженное лицо.

— Ты бей, крепче бей! — шепчет он. — Боль — ничто, страшно то, что кругом люди убивают людей, а предателей во все времена били. Бей! — и, помолчав, говорит тихо: — На войне завсегда есть герои, это ты, и тебя встречать с медными оркестрами будут. Есть и маршалы, они циркулями по картам меряют, их в школе детишки изучать будут, им памятники поставят, и сидеть им на бронзовых конях. Есть на войне и солдаты, много солдат, хороших и плохих, их ротой и взводом как ведром иль мешком меряют. И не было войны без предателей, и их место в петле, на осине, это каждый знает. Просто все, правда? Их простить нельзя. Только Христос мог их простить, Христос! — выкрикнул он и умолк восторженно, в лунном снопе задрав бороденку.

И нет во мне ни ненависти, ни злобы. А он снова заскороговорил: