Праздник покойной души

Гришкину мать мы едва не прозевали. К двенадцати часам у дверей больницы семенила ногами от холода солидная толпа, в которой легко было затеряться. Вера Семеновна сама окликнула нас и приветственно помахала рукой. Прекратив пляски на отшибе, мы подхватили сумки с гостинцами для Григория и присоединились к ней.

В толпе наметилось оживление. Началась сверка часов. У кого-то время уже зашкаливало за двенадцать, кто-то уверял, что до открытия еще три минуты. Спор захлебнулся, поскольку двери больницы открыли, толпа ринулась внутрь, и свободных сидячих мест вмиг не стало. Но мы не переживали. Едва ли Григорий был в состоянии передвигаться.

Пропуск на его посещение выдали только на Веру Семеновну, разъяснив, что посетители к больному проходят строго в одном экземпляре. Двое оставшихся могут навестить больного поочередно только тогда, когда вернется первый экземпляр. Мы даже не расстроились. Охрана, она и в ближнем Подмосковье охрана. И каково же было наше удивление, когда нас с Наташкой категорически отказались пропустить внутрь даже за деньги.

Толкаясь и суетясь, мы торопливо разъясняли Вере Семеновне (было не до сантиментов, и не заметили, как стали «тыкать»), где, что и в каком пакете лежит. В результате у пластиковых сумок оторвались ручки, мандарины весело покатились в разные стороны, и стало ясно – донести все это одной худенькой женщине невозможно. Охрана равнодушно взирала на нашу возню.

Помощь пришла со стороны туалета. В лице полной и добродушной нянечки с ведром и шваброй.

– Веруня, ты чё тут колготишься? Аль, заболел кто?

Охране наскучило наблюдать за нами.

– Освободите проход! Дайте людям пройти!

– Шохин, не хами, а энто что, не люди? – возмутилась нянечка, махнув шваброй в нашу сторону. – Зять мой, Сережка, – доверительно сообщила она нам. – Дак кто приболел-то, Веруня?

Веруня плакала, стоя у стены в обнимку с пакетом. Мы с Наташкой, собирая мандарины, наперебой говорили за нее.

– Давай, милая, я тебе помогу, – убрав в подсобку свое техническое снаряжение, предложила нянечка, а нам шепнула: – Вы, девчатки, сейчас на улицу выйдите и сверните за угол. Это если прямо ко входу стоять, по левую руку будет. Там у нас благодетели сидят – арендаторы. На двери у них вывеска. Заведение их «Благо» называется. Бесплодие за деньги лечат, вход свободный. Зайдете и сразу на второй этаж – на первом этаже закрыто. Через фирму пройдете, разденетесь в гардеробе, скажете – в гинекологию. Нас, мол, Надежда Васильевна проводит. Тама я вас и встречу. Бахилы купить не забудьте.

Минут через двадцать Надежда Васильевна доставила нас в двухместную палату к Григорию, где уже сидела Вера. По пути мы узнали, что сегодня обходов нет – воскресенье, а дежурных врачей всего трое на всю больницу, да и те практиканты.

Вера уже не плакала, хотя момент был самый подходящий. На Гришку было страшно смотреть. Я все никак не могла понять, почему у него под глазами синяки. Били-то по голове. Бледное лицо отдавало в желтизну и жутко контрастировало с белейшей бинтовой повязкой на голове. Кисть правой руки была загипсована и лежала поверх одеяла на груди. Левая рука – под капельницей. Я, конечно, не рассчитывала на оживленную с ним беседу, но представляла его состояние значительно лучше.

– Спит он, – улыбаясь нам во все четыре зуба, пояснил сосед Григория по койке. – Его все снотворным накачивают, чтобы, значит, не мучился. Я вот, меня Феликсом зовут, тоже через такое прошел – под машину попал. У нее тормоза отказали, а у меня, значит, мозги. Главное дело, вижу, она на меня прет, знаю, что надо уносить ноги, а они – как деревянные… Мы с этой машиной фонарный столб пополам перегнули. Машина на списание, а я вот – ничего. Только зубы вставить, да ходить научиться. На металле. Одна нога теперь, крепче некуда, с железным-то штырем. Голова тоже с металлической заплаткой. С месяц трещала, как с похмелья. Главное, никакое лекарство не помогает.

– Давайте потише, – миролюбиво попросила Наталья. – А то наш Гришенька проснется. Вам вашу голову никак напрягать нельзя – вдруг заплатка отскочит. Не гвоздями ведь прибивали.

– Скучно тут, – понизил голос частично железный Феликс. – Гришку не особо разговоришь, спасибо, что слушает.

– Да-а-а… Сюда бы сейчас диджея… Я пойду переговорю с постовой сестрой, – заторопилась Наталья. – Боюсь, что Гриша нам пока не улыбнется от радости встречи.

Уступив мне стул, Вера пересела на кровать и осторожно взяла сына за левую руку.

– Он сегодня лучше выглядит, чем вчера, – шепнула она мне, и я невольно содрогнулась. Как же он тогда выглядел вчера? Но нашла в себе силы ободряюще улыбнуться и шепнуть в ответ, что теперь у него с каждым днем будут прибавляться и силы, и здоровье. И неожиданно для себя сама в это поверила.

Так мы и сидели молча. Вполне хватало монотонного бормотания Феликса. Я уже не пугалась вида Григория, показалось даже, что он порозовел. И чуть со стула не упала, когда очередной раз перевела глаза с капельницы на его лицо и встретила ответный осмысленный взгляд. Запекшиеся губы Гриши попробовали улыбнуться, но не смогли.