Гроссмейстер одобрительно кивнул головой. Теперь он знал, что делать дальше.
Он наклонился к дочери. Его серые глаза смотрели в её серые глаза, словно в зеркало.
— Олеандра, — начал он спокойно, — раз ты не хочешь выходить замуж, перед тобой открываются широкие горизонты. Ты говорила, что невесты Йоргена никуда не годятся. И ты права. А почему бы тебе не стать ею? Я думаю, тебе это удалось бы. С моей помощью, разумеется. Будь соборной невестой!
Сердце Олеандры чуть не выскочило из груди. Ну конечно, у неё получится, да ещё как! Олеандра уже представляла себе, как, гордая и прекрасная, она едет в золочёной соборной карете и её приветствует многотысячная толпа!.. Покончено с Германом! Покончено с Давусом! Уф! А вместе с тем, какой смелый шаг! Теперь всё пойдёт по-иному. А какой страшный удар по злобной клике заносчивых старых дев! Посмотрим, какие они скорчат рожи: Аврелия!.. и Лобелия!..
Олеандра испытующе смотрела в испытующие глаза отца. Она ничего не ответила, но оба чувствовали, что они заодно.
— А что скажет главный капеллан? — спросила Олеандра.
— Он не хочет, чтобы казначей захватил соборный луг возле его клеверного поля. Что же касается хранителя плаща, то он никогда не ладил с капелланом.
Рука Олеандры лежала на столе, а рядом красовалась великолепная двустворчатая раковина. Олеандра не отрываясь смотрела на неё. Достаточно было протянуть руку, чтобы взять раковину. Она чувствовала на себе взгляд гроссмейстера.
— Протяни руку, и соборная карета твоя, — сказал он. — Это так же просто, как взять вот эту раковину.
Она смотрит на раковину. И ясно видит золочёную карету, девушек, окружающих невесту, ликующие толпы народа, разъярённых Аврелию и Лобелию — и тут же, словно для контраста, вдруг появляются Давус и Герман, Герман и Давус…
Олеандра протянула руку, взяла раковину и крепко зажала её в кулаке.
— Я согласна, — сказала она, встала и гордо прошла мимо отца в свою спальню.
Восемь дней воевали между собой знатнейшие семьи Йоргенстада за право породниться со святым Йоргеном. Восемь дней знатнейшие старые девы всячески интриговали и нещадно поносили друг друга с присущей им злобой и ехидством. Олеандра сидела в своей комнате и выжидала; лишь тёмные круги под глазами да побледневшее лицо выдавали её волнение.
Одиннадцать раз собирались члены соборного капитула на совет и не могли прийти к согласию. Зал, где они совещались, был сплошь усыпан, словно снегом, избирательными бюллетенями.
А праздник святого Йоргена был уже не за горами. Старый Коркис до блеска начищал чугунные пушки перед крыльцом гроссмейстерского дворца, пушки, которые вскоре возвестят о том, что праздник начался. Однако с невестой Йоргена дела обстояли очень неважно. В двенадцатый раз собрался соборный совет, а казначей и хранитель плаща по-прежнему обливали друг друга грязью.
— У Аврелии хоть зубы целы, — говорил казначей.
— Но Лобелия старше, — отвечал хранитель плаща.
— Что ж, пусть себе идёт в приют для престарелых.
— У неё такая прекрасная душа…
— И такая распрекрасная физиономия…
И опять всё сначала.
Гроссмейстер решил, что как раз приспело время поднять вопрос о «молодой невесте», и через пять минут прекрасная Олеандра, о которой шла недобрая молва, была избрана невестой святого Йоргена.
Компания из «башни» ушам своим не верила, однако все добропорядочные горожане встретили весть о новой невесте почти с восторгом: Олеандра искупила свои прегрешения, и отныне никому не придёт в голову смеяться над невестой святого Йоргена.
Прогремели три пушечных выстрела.
Члены соборного капитула торжественно прошествовали к дому гроссмейстера, надели на палец Олеандры обручальное кольцо и удалились.
Олеандра смотрела то на кольцо, то на площадь, запруженную паломниками..
Они по-детски держались за руки, козлиными голосами распевали псалмы во славу святого Йоргена и казались совсем маленькими, беспомощными и простодушными. Теперь мысли Олеандры приняли несколько иное направление.
«Господи, — думала она, — а ведь для них это действительно истина, для этих тысяч бьющихся верой сердец. Ну что ж, для Йоргена я буду невестой, а для них — матерью».
А в это самое время старый Тобиас из Нокебю сидел в переулке Роз у Коркиса и уписывал за обе щеки что бог послал.
— О вы, счастливцы, денно и нощно живущие в святой обители Йоргена, — говорил он, не переставая жевать, — да понимаете ли вы, как вам повезло?
Проходя по переулку Первосвященников, он повстречал главного секретаря и преклонил перед ним колена, на углу переулка Роз он столкнулся со свитой главного капеллана, а едва он успел встать и почистить колени, как мимо прошёл соборный глашатай.
«Олеандра — соборная невеста! Подумать только! Ну не говорил ли я: господь знает, что делает, и всё обратит во благо».
В родном городе