Праздник Весны

— Когда я возвращусь въ свои лѣса, воспоминанія перестанутъ волновать меня и останутся только воспоминаніями. Этотъ лѣсъ цѣлыя столѣтія остается однимъ и тѣмъ же. Тамъ всегда растутъ все такія же деревья, и одно лѣсное поколѣніе слѣдуетъ за другимъ, какъ лѣто за лѣтомъ. Мы бѣжимъ впередъ такъ стремительно, что природа кажется намъ неизмѣнной. И когда я увижу свои сосны, я буду думать, что въ ихъ шероховатыхъ стволахъ заключены цѣлыя столѣтія, пережитыя столѣтія. Ночныя тѣни ихъ вѣтвей воскресятъ во мнѣ череду прежнихъ призраковъ.

— И ты, всетаки, хочешь жить совсѣмъ одинъ?

— Не настаивай. Галъ сегодня умретъ и никто не можетъ замѣнить его.

— А когда и онъ сдѣлается только воспоминаніемъ?

Кредо остановился, какъ будто пораженный внезапной мыслью, которая пришла ему въ голову.

— Большая часть моей души осталась тамъ, въ лѣсу. Я не могу уйти оттуда, хотя-бы ты употребила для этого всю свою силу. Но если-бы ты Мара… не теперь, не сегодня, а нѣсколько мѣсяцевъ спустя… если-бы ты, не требуя, чтобы я ушелъ, сама раздѣлила мое одиночество? Хотя-бы на нѣсколько дней… да?

— Теперь я работаю. Но скоро мнѣ понадобится отдыхъ. Тогда — не раньше — я приду къ тебѣ. Но помни, что я не могу жить среди призраковъ. Я прогоню ихъ однимъ своимъ появленіемъ.

Они нашли Гала среди друзей. Абела, еще усталая и возбужденная послѣ бурнаго танца, сидѣла рядомъ съ нимъ и держала его руку, которая была холодна, холодна, какъ ледъ сѣверныхъ людей. Другую, свободную, руку Галъ протянулъ писателю.

— Я не видѣлъ тебя почти съ самаго утра. И старый Павелъ, говорилъ мнѣ, что ты очень скучалъ. Правда-ли это?

Въ его голосѣ слышался упрекъ. Кредо опустилъ глаза.

— Я скучалъ, это правда. Но сейчасъ я пришелъ къ тебѣ позже всѣхъ только потому, что нашелся человѣкъ, который съумѣлъ разсѣять мою тоску. Я провелъ нѣсколько счастливыхъ минутъ.

— Тогда — хорошо! — сказалъ Галъ и его голосъ окрѣпъ. — Я боялся, что моя смерть надолго оставитъ въ твоей жизни пустое, холодное мѣсто. Это очень огорчало меня. Кто же этотъ человѣкъ? Мара? Я не могъ ожидать этого… — Онъ посмотрѣлъ на каменщицу. — Скажи мнѣ, Мара, эти чудныя, бѣлыя плиты, которыя такъ помогли танцу Абелы, — можетъ быть, это тоже твоя работа?

— Ахъ, нѣтъ! мраморъ для меня слишкомъ мягокъ. Я люблю имѣть дѣло только съ твердыми, темными породами, съ колоннами и глыбами. Мраморъ для меня слишкомъ мягокъ.

И она съ улыбкой взглянула на Кредо.

29

Еще не пришелъ вечеръ, еще солнце свѣтило почти съ полуденной яркостью, но день праздника начиналъ уже дряхлѣть. Трава потемнѣла и длинныя тѣни легли отъ холма черезъ рѣку. Рѣзко очерченныя и острыя онѣ тянулись къ востоку, и беззакатный свѣтъ храма побѣждалъ дневного властителя.

Цвѣты Ліи увядали. Капельки воды еще блестѣли на ихъ лепесткахъ и сочно зеленѣли листья, — но отъ цвѣтовъ шелъ уже прянный и опьяняющій запахъ увяданія. И нѣкоторые изъ нихъ въ эти предсмертные часы сдѣлались еще нѣжнѣе, а неровность блекнущей окраски одѣвала ихъ въ новыя, неожиданныя и, какъ будто, слегка задумчивыя сочетанія красокъ.

Сдѣлалось прохладнѣе и, послѣ вереницы переживаній, послѣ волны праздничныхъ наслажденій, хотѣлось подкрѣпляющей бодрости.

Внизу рѣка текла холодной влагой, приманивала. Отъ окружавшей храмъ толпы внизъ постоянно спускались люди; другіе, уже побывавшіе на рѣкѣ, поднимались къ нимъ навстрѣчу. И опять какъ раннимъ утромъ въ рѣкѣ запестрѣли купающіеся, и ихъ звучные крики достигали вершины холма.

Сильныя тѣла погружались въ прозрачную воду, взмахами рукъ разсѣкали тихія струи и въ косыхъ лучахъ солнца блестѣли брызги.

На крышѣ храма стояли Коро и Лія. Художникъ пришелъ сюда, потому что нигдѣ не могъ найти достаточно простора своему счастію. Ему нуженъ былъ широкій, ничѣмъ не стѣсненный видъ, — такой, чтобы взглядъ свободно убѣгалъ въ почти призрачную даль.

А Лія пришла сюда только потому, что не хотѣла разставаться съ любимымъ.

— Взгляни, какъ прекрасно это обиліе красокъ, эта пестрота, такая разнообразная и такая нѣжная! — говорилъ художникъ. — Когда смотришь съ большой высоты, тона смягчаются, рѣзкое изчезаетъ. Что-бы познать красоту, человѣкъ долженъ былъ сначала сдѣлаться властителемъ воздуха.

— Но, всетаки, мы — не птицы. Намъ стоило большихъ усилій поднять на воздухъ наше тяжелое тѣло. И, когда мы падаемъ внизъ — мы разбиваемся.

— Я хотѣлъ-бы подняться къ самому солнцу. Нѣтъ, выше… Мы еще не заглянули въ тайны далекихъ міровъ. И я думаю, что тамъ есть какая-нибудь новая, еще большая красота, — въ этомъ безпредѣльномъ пространствѣ.

— Міръ слишкомъ великъ для насъ. Намъ, людямъ, достаточно одной земли.

— Какъ ты разсудительна, моя Лія — съ легкой горечью сказалъ Коро. — Мнѣ всегда казалось, что ты слишкомъ разсудительна. Но сегодня я не хочу спорить. Иногда нужно жить совсѣмъ просто, принимая жизнь, какъ свѣтлый и радостный даръ, — и сегодня такой день. Ты слышишь, какъ шумятъ тамъ, внизу?