Праздник Весны

Было, какъ будто, что-то недоговоренное въ этихъ словахъ, хотя и непохожее на упрекъ. Но Коро ничего не замѣтилъ. Онъ жилъ сейчасъ только своимъ счастьемъ, и былъ увѣренъ, что на ясномъ небѣ этого счастья не можетъ быть ни одного облачка.

Вотъ и дверь домика. Коро широко распахнулъ ее и, пропустивъ впередъ Лію, обратился къ Формикѣ:

— Войди же и ты. Побудь въ нами еще нѣсколько минутъ. Мнѣ будетъ немножко скучно, когда я не буду больше слышать твоего голоса.

— Нѣтъ, Коро. Если ты хочешь удѣлить и мнѣ частицу своей радости, то исполни одну маленькую просьбу. — Она заговорила такъ тихо, что художникъ только по движеніямъ губъ угадалъ ея слова: Поцѣлуй меня. И помни еще, что послѣ тебя никто другой не прикоснется къ моимъ губамъ.

— Ты шутишь, мой ребенокъ. Я не могу представить тебя безъ поцѣлуевъ и смѣха. И поцѣловать тебя… Да, конечно!

Онъ притянулъ ее къ себѣ и обнялъ, — а Лія смотрѣла на нихъ съ порога, спокойная и молчаливая. Формика возвратила художнику его поцѣлуй и поцѣловала его еще въ глаза и въ щеки, — а потомъ вырвалась и побѣжала, не оглядываясь, назадъ къ храму. Только теперь Коро почувствовалъ, какъ она страдаетъ, и впервые въ его ликующую душу закралась тоска сомнѣнія.

— Какъ ты думаешь, Лія — спросилъ онъ, когда они остались вдвоемъ въ маленькой комнаткѣ, — неужели всегда необходима также и скорбь, чтобы уравновѣсить избытокъ счастья?

— Не знаю. Я никогда не думала объ этомъ. И нужно ли думать объ этомъ… теперь?

— Ты обижена? Прости меня. Вѣдь ты знаешь, что я бываю иногда слишкомъ неостороженъ. Это было только мгновенное чувство, и вотъ — оно уже прошло. Я знаю только, что дни испытанія кончились и ты принадлежишь мнѣ,—ты, совершенная красота и совершенная любовь. А гдѣ же твой цвѣтокъ, твой лучшій цвѣтокъ? Или я все еще недостоинъ его?

— Онъ — твой. Вотъ онъ здѣсь. У меня на груди. И онъ даже совсѣмъ не завялъ: такъ красивъ, словно только что распустился.

Коро протянулъ руку за обѣщаннымъ цвѣткомъ, но женщина отстранила его мягкимъ движеніемъ.

— Еще немного… Пока не поздно, мой любимый… Пока не поздно, подумай надъ словами Формики. Не возненавидишь ли ты меня уже въ то время, когда я буду еще принадлежать тебѣ вся, безраздѣльно? Подумай, какую жестокую боль это причинитъ намъ обоимъ.

— Мнѣ не о чемъ думать больше.

Тогда она отдала ему цвѣтокъ; и онъ бережно положилъ его у изголовья постели.

— Пусть онъ будетъ свидѣтелемъ нашей радости.

И только онъ одинъ видѣлъ эту радость, — лучшій цвѣтокъ изъ сада Ліи, — потому что есть радости на землѣ, слишкомъ свѣтлыя для глазъ смертнаго.

33

Виланъ вышелъ изъ портика и увидѣлъ, что во всемъ храмѣ не осталось больше ни одного человѣка. Только одна великая богиня населяла его, и въ одиночествѣ была такъ же велика, какъ и среди праздничной толпы.

И, глядя на Весну, Виланъ въ своемъ скорбномъ смятеніи думалъ о божественности таланта, который можетъ олицетворить идею въ дивномъ образѣ, безконечно болѣе совершенномъ, чѣмъ самъ его творецъ.

"Да, я не талантливый человѣкъ. Я только добросовѣстный работникъ. Но я не завидую имъ. Мнѣ кажется, что мое сердце не выдержало бы сознанія, что эта Весна — плодъ моего искусства. Оно слишкомъ слабо, мое сердце. Вотъ и сейчасъ оно болитъ, жестоко болитъ. А что такое случилось? Мнѣ только отказали въ любви".

Онъ подошелъ къ подножію статуи, опустился на колѣни и положилъ свою большую голову на покрытый цвѣтами камень. Ему казалось, что съ запахомъ цвѣтовъ и съ холодомъ камня въ него переходитъ какая-то бодрящая сила, — сила богини, Пробылъ такъ долго, потомъ всталъ, посмотрѣлъ въ лицо Веснѣ благодарный и почти радостный. Спустился въ подвалъ, къ машинамъ, и повернулъ рычагъ. Машины — послушныя чудовища — остановились и свѣтъ погасъ.

Теперь храмъ стоялъ на холмѣ темный и суровый, и темно было вокругъ него, потому что нигдѣ больше не горѣли огни, а небо понемногу заволакивалось облаками.

Возвращаясь домой, Виланъ у самаго храма столкнулся съ кѣмъ то, пугливо отпрянувшимъ въ сторону. Онъ разглядѣлъ только, что это — женщина, и хотѣлъ уже пройти мимо, когда его окликнулъ знакомый голосъ.

— Это ты, Формика? Что дѣлаешь ты здѣсь въ такую пору? Вездѣ темно. Праздникъ уже кончился.

Онъ вглядывался и никакъ не могъ разглядѣть золотистыхъ волосъ, потому что Формика закутала голову краемъ плаща.

— Хорошо, что я встрѣтила тебя. Сейчасъ я уѣзжаю въ горы и мнѣ не хотѣлось бы разставаться съ тобой, не сказавъ тебѣ нѣсколько словъ.

— Развѣ не все уже сказано, Формика? Ты не любишь меня. Ты не хочешь, чтобы мы жили вмѣстѣ, какъ одно существо. Вотъ и все… Но что ты искала меня — это хорошо. Это значитъ, что ты, все-таки, думаешь обо мнѣ.

— Да, я всегда буду думать о тебѣ, потому что ты, можетъ быть, лучшій изъ всѣхъ людей. Помни, что это не одни только слова, Виланъ. Если у тебя есть еще надежда, то отбрось ее поскорѣе. И поѣзжай туда, куда ты хотѣлъ ѣхать, — на сѣверъ, потому что тамъ ты скорѣе все забудешь.