Къ четверымъ привыкъ приходить одинъ изъ рабочихъ, — Висъ. Короткій, какъ его имя, онъ, какъ будто съ трудомъ носилъ свою большую голову на слабомъ туловищѣ. У него были странные, зеленоватые глаза, но эти глаза смотрѣли зорко и проницательно изъ подъ нависшихъ бровей.
Первое время онъ предпочиталъ молчать и слушать.
Художники говорили о своихъ исполненныхъ работахъ и о новыхъ замыслахъ, — и рѣдко спорили, потому-что Акро признавалъ превосходство Коро и во многомъ считалъ себя только его ученикомъ. Висъ появлялся подъ вечеръ и уходилъ еще до наступленія ночи. И скоро къ нему привыкли и начали считать его своимъ, хотя не знали, что скрывается за зеленоватымъ блескомъ его глазъ. Иногда эти глаза смотрѣли слегка насмѣшливо. И все время Висъ жилъ, какь будто, чѣмъ-то своимъ, особеннымъ, — и блуждалъ своими мыслями въ замкнутомъ кругу, недоступномъ пріѣхавшимъ на отдыхъ художникамъ.
Кромѣ Виса, раза два приходилъ другой, — но художники не знали его имени. Онъ смотрѣлъ больше на лѣсъ и на море, чѣмъ на людей, и, повидимому, былъ очень друженъ со своимъ товарищемъ по работѣ.
— Давно ли ты здѣсь? — спросила Абела Виса.
— Для меня — нѣтъ. Но, другимъ, конечно, это можетъ показаться иначе. Видишь, — здѣсь на вискахъ, у меня совсѣмъ уже сѣдые волосы. А пріѣхалъ я сюда молодымъ.
— И съ того времени ты ни разу не покидалъ острова?
— А зачѣмъ бы я дѣлалъ это? Земля кругла и одинакова. И здѣсь она выглядитъ еще лучше, чѣмъ гдѣ-бы то ни было въ другомъ мѣстѣ. Не покидая острова, я знаю также хорошо обо всемъ, что дѣлается въ мірѣ, какъ если бы я все время переносился съ мѣста на мѣсто, не давая себѣ ни отдыха, ни покоя. Здѣсь я всегда со своими друзьями, и всегда могу дѣлать то, къ чему привыкъ за много лѣтъ. Не даромъ же я считаюсь лучшимъ мастеромъ… А путешествія, переѣзды… Ну, я не люблю тратить понапрасну свое время, а мой трудъ вполнѣ меня удовлетворяетъ. Вотъ и все.
— Ты говоришь неправду, Висъ. Развѣ я не замѣтила, какъ ты улыбаешся? Да и какъ можно повѣрить, чтобы человѣкъ былъ удовлетворенъ какой-то фабрикой, гдѣ такъ много мелочныхъ хлопотъ и такъ мало творчества?
— Не такъ уже мало, какъ ты думаешь. Вы, художники слишкомъ гордый народъ. Оставьте и намъ, ремесленникамъ, кое-что въ созданіи красоты. Вотъ, я вижу на тебѣ платье, вытканное мною. А вѣдь у тебя, конечно, не плохой вкусъ, потому что твоимъ нарядамъ подражаютъ многія женщины. Да вѣдь и не въ этомъ одномъ заключается сущность моей жизни. Если бы я умѣлъ только ткать и красить, то пожалуй, убѣгалъ бы отсюда еще чаще, чѣмъ вотъ этотъ мой товарищъ, который нигдѣ на землѣ не можетъ найти для себя подходящаго мѣста. У меня есть еще другое занятіе, которому я посвящаю не меньше времени, чѣмъ фабрикѣ.
Вмѣсто того чтобы продолжать дальше, онъ всталъ съ мѣста и, повидимому, собирался уходить. Это совсѣмъ не понравилось Абелѣ. Она любила знать все до конца.
— Чѣмъ же ты занятъ, Висъ; можетъ быть, ты механикъ? Это такъ хорошо: создавать стройные, могучіе механизмы, которыя повинуются каждому мановенію и тысячекратно облегчаютъ трудъ. Хорошо также быть химикомъ. Въ этой области мы далеко еще не дошли до конца, — хотя такъ недавно казалось, что почти все уже исчерпано.
Рабочій опять улыбнулся, но на этотъ разъ уже не насмѣшливо.
— Тебѣ хочется считать меня очень полезнымъ человѣкомъ. Не потому ли, что я такъ тяжелъ на подъемъ?
— Совсѣмъ нѣтъ. Просто потому, что у тебя большая и такая умная голова. Подобные люди не бываютъ паразитами.
— И все таки я не химикъ и не механикъ, — и вообще, я служу обществу только своимъ ремесломъ ткача. Но я люблю изучать исторію и постепеннное развитіе отвлеченной мысли, той области мысли, которая встарину называлась философіей. Тебѣ можетъ показаться смѣшнымъ и ненужнымъ это занятіе, — но я люблю его. Съ тѣхъ поръ, какъ мы поняли, что нѣтъ никакого различія между духомъ и матеріей, и мысль наша пришла къ высшему единству — прежняя метафизика кажется дѣтскимъ лепетомъ. Но подъ этимъ лепетомъ часто скрывается великое, хотя и отжившее. Можетъ быть, ты любишь старыя картины, старыя статуи, зданія. Они тоже отжили и наши дѣти сдѣлали бы, можетъ быть, все это гораздо лучше, — но это трогаетъ.
— Да, зданія, картины… Но мысли! Я думала, что старыя мысли могутъ занимать своей красивой нелѣпостью только… только поэтовъ, — такихъ, какъ Кредо. А на видъ ты совсѣмъ непохожъ на него. У того— большіе, ясные глаза, которые видятъ самую глубину вещей.
— Я знаю его. Разъ или два онъ обращался ко мнѣ за совѣтомъ, — но ушелъ не удовлетворенный. Наши задачи не сходятся. Онъ ищетъ только новой пищи для своего воображенія, а у меня совсѣмъ нѣтъ фантазіи. Я вскрываю ножемъ логики старыя заблужденія, — и мнѣ забавно видѣть, какъ встарину люди сознательно отворачивались отъ истины изъ раболѣпнаго преклоненія передъ глупостью толпы или даже просто изъ грошевыхъ выгодъ. Все цѣнное они закрыли такимъ грязнымъ слоемъ обмана и фальши, что это цѣнное теперь очень трудно добыть.
Абела пристально посмотрѣла въ его зеленоватые глаза.