Праздник Весны

— Дыши полной грудью, Лія! Мнѣ кажется, что весь воздухъ, весь міръ полонъ счастьемъ.

На груди у Ліи, Коро замѣтилъ большой бѣлый цвѣтокъ. Лепестки его были тонки, почти прозрачны, — и отъ одного грубаго прикосновенія онъ погибъ бы навсегда. И такъ же тонокъ, нѣженъ и едва ощутимъ былъ его запахъ.

Лія встрѣтила взглядъ художника.

— Вотъ это — мой лучшій цвѣтокъ. Взгляни: каждый лепестокъ въ немъ — совершенство.

Теперь Коро зналъ уже, кому будетъ отданъ этотъ цвѣтокъ. Не спрашивалъ и, какъ будто, не торопился получить его.

Довольно было близости Ліи, воздуха, полнаго счастьемъ, волны возбужденія, которую распространяла во кругъ праздничная толпа. Довольно. Голова кружилась.

Вдали мелькнули на мгновеніе широкія плечи и большая голова Вилана, который шелъ съ высокой женщиной.

— Посмотри! — сказала Лія. — Ты не замѣтилъ новыхъ думъ, новой мечты на его лицѣ?

— Сегодня у всѣхъ, одна мечта, одна дума. Можетъ быть, только Кредо… и еще Формика… и Галъ, который умретъ черезъ нѣсколько часовъ… Но они — отдѣльно отъ толпы.

— Скажи мнѣ, — спросила Лія, — если бы всѣ дни твоей жизни были такіе же, какъ этотъ, ты чувствовалъ бы себя счастливымъ? Сегодня и завтра, и цѣлый рядъ дней, если бы воздухъ все такъ же опьянялъ тебя?

— Да. Сегодня живетъ каждый мой атомъ, вся глубина моей души. Это — жизнь.

— Но ты блѣденъ. Глаза у тебя такъ нездорово блестятъ. Со стороны можно подумать, что ты страдаешь, какъ Галъ.

— Страданіе… счастье… Развѣ это не различныя воплощенія одной и той-же сущности? Большое счастье похоже на страданіе. И я никогда не испытывалъ большого страданія, но, можетъ быть, оно приближается къ счастью. Не здѣсь ли разгадка сказки Кредо, которую я слышалъ недавно? Пусть оно всегда горитъ ярко, это пламя жизни. Я не устану жить. Я всегда буду таковъ же, какъ сегодня.

Они шли отъ храма къ берегу. Лія видѣла твердую поступь художника и чувствовала, что онъ бодръ. Онъ шелъ, закинувъ назадъ голову и расширивъ тонкія ноздри.

— Но, Коро… А покой? А тишина? Въ моемъ саду лунными ночами бываетъ совсѣмъ тихо. И я сижу тамъ и прислушиваюсь. Прислушиваюсь къ тишинѣ и мнѣ нравится, что мое сердце совсѣмъ холодно. Холодно и спокойно, какъ мои цвѣты. Развѣ можно горѣть вѣчно?

Художнику показалось, что маленькое облачко закрыло отъ него солнечный свѣтъ, но онъ сейчасъ же отогналъ его всей силою своего торжества. Смотрѣлъ на Лію попрежнему, съ нескрытымъ огнемъ въ блестящихъ глазахъ.

— Я знаю, что ты холодна. Но я знаю также, что съумѣю зажечь и въ тебѣ свой огонь, точно такъ же, какъ ты, холодная и чистая, вдохновляешь мое творчество. Сегодня — день любви, день зарожденій. И я чувствую, что ты уже не чужда всѣмъ этимъ людямъ, какъ Кредо. Ты любишь и хочешь любить, — и наша любовь дастъ тебѣ сегодня наслажденіе, котораго ты еще не испытывала никогда. Можетъ быть, сегодня мы дадимъ жизнь новому существу.

— Я буду любить его. Его и тебя…

— Если тебѣ, всетаки, нужна будетъ тишина, ты пойдешь къ своимъ цвѣтамъ. Но ты вернешься ко мнѣ съ новой жаждой любви, — и тогда ты будешь совсѣмъ какъ наша Весна, рожденная изъ камня, но живая.

26

— Вотъ эти колонны — отъ начала до конца моя работа. Я видѣла ихъ еще въ глубинѣ ущелья, когда онѣ были простыми глыбами камня, огромной скалой, выросшей изъ самыхъ нѣдръ земли. Ее хорошо было побѣдить, эту скалу, такую мощную и такую безсильную передъ нашимъ могуществомъ.

Мара обняла одну изъ колоннъ, какъ будто это былъ человѣкъ, котораго она любила. Кредо сидѣлъ и смотрѣлъ на каменщицу почти безучастно, но ласково.

— Я побѣдила эту скалу. Она бросила въ меня цѣлыми снопами искръ, она грохотала, какъ громъ, потомъ жалобно стонала и просила пощады, но я побѣдила ее. И я вырубила изъ ея сраженнаго тѣла огромные монолиты, красивые, крѣпкіе, безъ свищей и трещинъ. Я увезла ихъ изъ глубокаго ущелья. Имъ такъ не хотѣлось уходить отъ своей матери, но съ ними-то я справилась совсѣмъ легко. Здѣсь, на холмѣ, я сдѣлала ихъ гладкими и блестящими. Теперь они стоятъ и покорно поддерживаютъ кровлю. Скажи мнѣ, Кредо, вспоминаютъ ли они о своемъ ущельи? Можетъ быть, они ненавидятъ меня. Но я ихъ люблю. Они взяли у меня эту любовь, какъ расплату за побѣду. Они твердые, они крѣпкіе. И когда въ нихъ врѣзается остріе инструмента, они сердятся и сыплютъ искрами. Я люблю ихъ.

— Побѣда досталась тебѣ легко! — сказалъ Кредо.—

Въ песчаной пустынѣ были когда-то сложены руками людей — руками рабовъ, потому что тогда всѣ люди были рабами — цѣлыя горы изъ старательно обтесанныхъ камней. Еще и теперь сохранились развалины, какъ призраки былого. Такъ вотъ, каждый обтесанный камень этихъ горъ стоилъ нѣсколькихъ человѣческихъ жизней. Какъ эти рабы ненавидѣли свою работу. И какъ они презирали свое твореніе…

— Они были — рабы, Кредо. Я — свободна.

Кредо молчалъ. Каменщица отошла отъ колонны, сѣла рядомъ съ писателемъ, обвила своей сильной рукой его шею. Ему сдѣлалось пріятно отъ этой ласки, какъ ребенку отъ ласки матери. Но онъ не разгладилъ морщинъ на своемъ лбу и смотрѣлъ въ сторону.