Она закрыла глаза, поднесла стаканъ ко рту и сквозь опущенныя вѣки увидѣла сѣрое лицо гостя, которое насмѣшливо улыбалось и, какъ будто, жадно слѣдило за ея движеніями. Тогда, не отвѣдавъ ни одного глотка она закрыла глаза и бросила стаканъ въ другой уголъ комнаты, въ тотъ самый, гдѣ только что сидѣлъ Висъ.
Потомъ взяла флаконъ и вышла изъ своего жилища. Прошла по узкой горной тропинкѣ, которая вела къ каменистому обрыву. Дошла до обрыва и бросила флаконъ внизъ. Еще не долетѣвъ до дна ущелья, онъ ударился объ камень и разбился съ хрустальнымъ звономъ.
56
Лія съ утра чувствовала себя не совсѣмъ здоровой. Коро возможно удобнѣе устроилъ ея ложе въ мастерской и, чтобы не раздражать больную стукомъ металла по камню, оставилъ на время работу надъ новой статуей и занялся рисованіемъ этюдовъ для дальнѣйшихъ работъ.
Это занятіе понемногу увлекло его, и онъ вздрогнулъ отъ неожиданности, когда Лія позвала его глухимъ и хриплымъ голосомъ:
— Мнѣ дурно, Коро… Подойди ко мнѣ.
Онъ увидѣлъ, что лицо ея поблѣднѣло и капельки пота блестѣли на лбу. Она плотно сжала губы, чтобы не стонать. Но онъ не понялъ сразу, что съ ней, такое и спросилъ растерянно:
— Чѣмъ я могу помочь, Лія? Тебѣ больно?
— Меня нужно перевести отсюда. Это — начало.
Тогда Коро бросился на поиски Акро, такъ какъ чувствовалъ, что самъ онъ слишкомъ взволнованъ чтобы предпринять что-нибудь. Приближающіеся роды не грозили Ліи никакой опасностью и, при желаніи больной, могли быть сдѣланы совсѣмъ не мучительными, но старый инстинктъ, инстинктъ мужа, страдающаго за жену всѣми муками рожденія, заговорилъ въ немъ. Разыскавъ Акро, онъ отправилъ его къ своей подругѣ, а самъ медленно побрелъ слѣдомъ за нимъ, чтобы наединѣ собраться съ силами.
Онъ нашелъ Лію въ новомъ помѣщеніи, предназначенномъ для родовъ, и слышалъ, какъ она говорила врачу:
— Нѣтъ, я не хочу. Пусть мнѣ будетъ больно. Иначе, мнѣ кажется, я не такъ сильно его буду любить.
И онъ видѣлъ, что ея лицо, искаженное пронизывающей болью, въ то же время свѣтилось чистой радостью, — радостью желанной жертвы.
Коро наклонился надъ ея изголовьемъ, но она закрыла глаза.
Онъ видѣлъ, какъ судороги сокращаютъ ея члены и хотѣлъ говорить ей слова жалобы и участія, но кто-то взялъ его за руку и онъ послушно пошелъ прочь за маленькой Абелой.
— Тебѣ не нужно сейчасъ быть тамъ. Ты уже блѣденъ, какъ мраморъ Мары. Не слѣдуетъ создавать больной одно только лишнее безпокойство. Вѣдь сейчасъ она страдающая мать, а не подруга.
Она увела его къ себѣ и старалась развлечь своими шутками и веселой болтовней, но онъ едва улавливалъ шелестъ ея словъ и ему казалось, что и сюда доносятся сдавленные стоны его любимой.
Наконецъ, замолчала и Абела. И когда новый, громкій вопль достигъ и до ея слуха, она тоже поблѣднѣла спрятала кисти рукъ подъ вышитый плащъ и сказала:
— Мы никогда не избавимся отъ него, — отъ этого вѣчнаго проклятія женщины. Но мнѣ нравится, что Лія приняла на себя это проклятіе добровольно. Я такъ ничтожна въ сравненіи съ нею… Ты долженъ быть очень счастливъ, Коро.
Но ему казалось сейчасъ, что онъ оченъ несчастенъ, — и что онъ совершилъ какое-то преступленіе противъ своей возлюбленной.
57
— Онъ уже улыбается, увѣряю тебя, что онъ улыбается!
И Лія поднимала высоко къ верху въ своихъ сильныхъ рукахъ грудного ребенка, который щурился отъ яркаго свѣта.
— Развѣ онъ улыбается? Я не вижу.
— Это такъ ясно. Ты просто не хочешь видѣть. Онъ улыбается и знаетъ уже свою мать. Свою мать. Ты слышишь, Коро?
— Да, да. Конечно, онъ долженъ знать тебя. Вѣдь ты не оставляешь его ни на минуту.
— А какъ же я могу его оставить? Всетаки, онъ еще такой слабый и маленькій. Должно быть, такъ трудны первые шаги его жизни.
Коро работалъ. Иногда онъ взглядывалъ разсѣяннымъ, скользящимъ взглядомъ на свою подругу и на своего сына, который лежалъ теперь на рукахъ матери, потому-что она собиралась кормить его грудью, Ребенокъ родился крупный и здоровый, но когда Коро въ первый разъ увидалъ его, онъ показался ему такимъ безобразнымъ, что художникъ едва сдержалъ гримасу отвращенія.
Такъ вотъ онъ, плодъ ихъ любви, красивой любви, — это маленькое существо съ красной кожей и тонкимъ пухомъ на продолговатой головѣ. И вообще, все эта было такъ безобразно, — самое рожденіе и первые дни ребенка, — и все это внесло въ отношеніе къ Ліи не только новую связь, не только новую радость. Теперь что-то должно было измѣниться. Первый періодъ любви кончился, — и Коро не зналъ еще насколько хорошъ будетъ второй.
Лія дала ребенку грудь полную молока.
Теперь подруга художника была стройна, какъ прежде, но глазъ Коро улавливалъ въ ея фигурѣ почти неуловимыя измѣненія, которыя были новы для него и потому чужды.
— Ребенокъ испортитъ твое сложеніе! — сказалъ онъ невольно. — Особенно, если ты будешь слишкомъ долго кормить.
Она подняла на него удивленные глаза.
— Такъ что же? Вѣдь такъ нужно и всегда такъ бываетъ. И потомъ я постараюсь, конечно, подурнѣть какъ можно меньше. Развѣ не стоитъ этотъ ребенокъ частицы моей красоты?