Праздники

Гришу привела в чувство музыка, доносившаяся с плеча Валентина Васильевича. Эта песня оказалась Грише незнакомой, полной новых слов и смысла. Все трое расселись на привычные места.

– Гриша, дорогой, – начал Жора после некоторой паузы, – есть тема одна. – Жора говорил нервно. – Я посоветовался кое с кем. Тебя могут через горы провести. Но дело серьезное.

– Да, да, говори. – У Гриши захватило дыхание.

– Там на точке… В общем, это баба одна умершая всех пугает. Она там ходит, успокоиться не может. Ты ей понравился, когда приходил. Она сказала, что даже показаться тебе хотела, но ты то ли не разглядел, то ли что… В общем, она сказала, что тоже на Восток собирается.

– Да, Гриша, – продолжил Валентин Васильевич, – с ней должно получиться через горы пройти. Для таких духов там лазейки оставлены.

Через Гришу пролетел холодок, стало не по себе. Он почувствовал, что реальность, к которой он прикоснулся, – нечто необратимое.

– А как это? – с некоторым испугом спросил Гриша.

– Дело такое, – Жора поморщился, – она хочет, чтобы ты ее обнял как женщину. Тогда она тебя возьмет с собой, – Жора посмотрел на Гришу, – сам ведь хотел.

– Я бы не стал, – промямлил милиционер.

– Ну, ты же человек экзистенциальный, чувствительный, феномен наших краев. Ты бы на полпути к точке сознание потерял, – засмеялся Жора. – Я вот о другом думаю… На что мне жить, когда она на Восток уйдет.

– Работать иди. К нам, в милицию.

– Да, придется, – с грустью ответил Жора, – в общем, Гриша, ты думай, надо ли тебе это. Дело ведь серьезное. Страхи такие будут, что раньше и не снились. Думай, Гриша.

Песня сменилась вместе со смыслом. Теперь пелось о несбыточной любви, о чувствах и привычках.

– Знаете, я стесняюсь немного, – тихо сказал Гриша.

Эта фраза вызвала небывалый хохот. У Валентина Васильевича с плеча даже упал магнитофон. Милиционер схватился за живот и стал задыхаться от смеха. Гриша, осознав нелепость сказанного, тоже хихикнул.

– Просто я подумал… Как это я приду к ней, обниму? Я ведь не знаю ее совсем. Она хоть красивая была при жизни?

– Нормальная. Девка молодая, – отбросив смех, ответил милиционер. – Она в колхозе работала, добрая была. Влюбилась в городского, письмо ему написала. А он приехал с дурачками своими да опозорил ее, зачитав это письмо прилюдно. Она не выдержала, пошла в хлев, там и удавилась.

– Вот и мается теперь, – добавил Жора. – Жалко ее, конечно.

– Ты расскажи про городского этого, – рассмеялся милиционер.

– Да, городской-то этот, – продолжил Жора, – совсем глупым оказался. Через полгода, как она удавилась, приехал с друзьями. Приходит ко мне, говорит: мол, сказали, что ты страхи показываешь. Ну-ка покажи. И ржет так противно, аж по зубам захотелось ему пробежать, чтоб сгинул в кровище своей. Да, думаю, свожу. Пришли на точку. Она как схватила его, так и всё. Друзья разбежались, а этот уже в беспамятстве дергается, кожа вся подсохла, глаза закатились. А она не отпускает его, муками мучает. Наутро нашли, лежал около точки. Хорошо хоть, что жив остался. Сейчас в больнице психической, в городе. Говорят, не понимает ничего, а по ночам орет, словно резаный. Она-то девка хорошая, не бойся. Я сначала сам не понимал, что там на точке такое страшное. А потом по душам разговорились: она рассказала о себе, я о себе. Она меня уважает, я ее, так и живем. Иногда просит даже так жалостливо: «Жора, спой что-нибудь, грустно ведь совсем». Спою, поплачем вместе, новости сельские обсудим. На Востоке-то ей хорошо будет, не то что здесь. Зря удавилась, конечно.

– А зачем ты про кусты рассказывал, про погоду? – спросил Гриша.

– А что, я должен был сразу сказать, что там мертвая баба всех пугает? В общем, думай, Гриша.

Потребовалось время, чтобы расставить все внутри ума, привести в порядок чувства и отдохнуть. В своей решимости Гриша не сомневался, смущали лишь детали предстоящей встречи. Сущность Востока не оставляла идей о разочаровании – все делалось правильно. Гриша подходил к новому, преобразованному миру, сокрытому от привычных взглядов и рассуждений.

Поступил он как нельзя разумнее: подчинил себя воле более опытных товарищей, целиком доверившись их пониманию. Милиционер рассудил о чувственном, объяснил, как общаться с женщиной, как не нагрубить, не обидеть. Валентин Васильевич растолковал метафизическую составляющую предстоящей встречи, открыл тонкие моменты, о которых Гриша и не догадывался. Он достал из кармана смятые записи с неясными значками и сказал, что алхимики предупреждали об опасностях таких путешествий. Сказал, что раньше не было надобности перелетать над горами, так как Восток был открыт с другой стороны и попасть в него мог любой желающий.

– Здесь пишется, что все надо сделать хорошо. Совершите ошибку – сгинете в небытии, ни люди, ни ангелы вас не отыщут. Так что смотри, чтоб прошло без шуток. А то… И тебя жалко, и бабу эту. Жизнь у нее здесь непутевая сложилась, а еще и в небытии сгинет. Так что думай, Гриша.

– А какие ошибки-то могут быть? – испуганно спросил Гриша.