Праздники

– Да обычные, – отмахнулся Валентин Васильевич, – полетите над красивыми лесами, подумается, что это и есть Восток, остановитесь – и в небытие. Испугаетесь чего-нибудь… В общем, как всегда. Что я тебе рассказывать буду, у самого сердце на то есть.

Жора открыл ту самую дверь, что была в недавнем сне, и достал из кладовки аккуратный, несколько запылившийся костюм. Гриша его примерил.

– Красота-то какая! – воскликнул милиционер. – Жених! – У него даже появились слезы умиления.

– Да, Гриша, дорогой, – Жора развел руками, – красавец, ничего не скажешь.

Валентин Васильевич поддерживающе покачал головой, обозначив, что костюм ему тоже нравится. Песня с его плеча разлилась по воздуху, наполнила сердца готовящихся к свершению. Пелось необычайно сладко, волшебные звуки и голоса переходили в слезы, тайна приоткрывала себя во всей наготе.

Под вечер начался дождь. Жора сказал, что это хороший знак, что воздушные тропинки утончаются. Все четверо вышли из дома. Гриша в новом наряде шел немного позади. Милиционер и Жора грустили. Валентин Васильевич вытер пот, смешавшийся с каплями дождя, остановился и взглянул в свое невидимое.

– Там на Востоке брат мой где-то обитает, – сказал Валентин Васильевич, – увидишь его – расскажи, что меня встречал, что все у меня хорошо.

– А как же я его узнаю?

– Узнаешь. Это здесь все непонятно да запутанно, люди друг друга не узнаю́т. А там все легко, свободно. – Валентин Васильевич вздохнул. – Ты первый страх преодолей сейчас. Это просто. Не надо никуда бежать, думай о Востоке.

– Грустно, – сказал Жора, – отпускаю двух своих друзей сегодня. Хорошо с вами было.

– Не грусти, Жора. Может, увидимся еще.

Кладбищенские болота принимали дождь. Природа вместе с людьми готовилась к изменениям, работала над своей судьбой.

– Она тоже, наверное, волнуется. – Жора похлопал Гришу по плечу. – Увидит тебя в таком костюме, застесняется, убежит на другую точку. – Жора рассмеялся.

– Бери инициативу в свои руки, – заметил милиционер, – если увидишь, что она смутилась, – успокой, нежностью возьми.

– Подходим, тише.

Валентин Васильевич приглушил магнитофон. Они стали перед дорогой, отделяющей предболотные равнины от точки. Дождь усилился.

– Иди, – сказал Валентин Васильевич. – Не забывай, что я тебе говорил.

Гриша обнял всех по очереди и повернулся к точке.

Он стоял между двух миров: одного – родного, с лучшими друзьями и привычными заботами, и другого – таинственного, ведущего на Восток. Шумевшие кусты, леса, потоки замерли в один момент. Страхи еще не наступили, но и прежнее бытие осталось далеким, уже не возвращаемым. Время людей вместе с их страстями изживало себя. Хотя ум оставался чистым, без мыслей о происходящем, ноги затряслись, а через мгновение и все тело стало беспомощным, боящимся. Глаза Гриши расширились, вместили блистающую таинственность. Все страхи жизни собрались воедино и проникли в Гришу. Кричать он не мог, губы дергались, но звуков не было слышно. Сознание не сопротивлялось, уходило все глубже, сливаясь с тем, что предстало перед ним.

Тишина пропитывала собой все до конца, до сути, она была в воздухе и входила в Гришу с каждым вдохом. Гриша шел в аккуратном черном костюме, с приглаженными волосами, точный, уверенный. Он не замечал даже тишины, не замечал, что сменилось абсолютно все: не осталось ни страхов, ни воды на плечах.

– Ты где? – крикнул он.

Тишина пропела вместе с ним, пронеслась внутри, окутала еще сильнее. Казалось, что само дыхание ведет и поддерживает. Гриша коснулся невидимого, прошел дальше, остановился. Он провел рукой сверху вниз, неуверенно, осторожно, будто гладя по волосам. Вне памяти он обнял ее.

* * *

Валентин Васильевич переложил магнитофон на другое плечо. Воздух наполнился новой душевностью и тоской. Пелось все о том же.

Жора и милиционер посмотрели на небо, пытаясь разглядеть изменения и преобразованную красоту. Они подходили к своей привычной жизни с легкостью и надеждой.

– Метафизика – вещь неясная, спрятанная, – добавил к сладости являемой песни Валентин Васильевич. – Все, что говорят о ней, скорее всего, неправда. Говорят от незнания. А если бы знали, то молчали бы. Я вот знаю и молчу. Где Гриша? Гриша там…

Новое море

Дима работал на одной из строек города, а до дома добирался, как и все, на электричке. В вечерние часы народа набивалось столько, что не сесть, а иногда – что и не продохнуть. Что удивляло Диму и всех остальных, так это воля и принципиальность контролеров. Они всегда могли просочиться, наскандалить, высадить, испортить настроение на весь вечер. Порой по электричке пускался слушок, что контролеры зашли в первый вагон, и вся толпа резво перетекала через тамбуры ближе к концу поезда. Когда контролеры подходили к середине электрички, многие перебегали в первые вагоны. Иногда не успевали, двери закрывались, а они оставались стоять на маленьких станциях и ждать следующего поезда.

Билеты Дима не брал никогда. Рассуждал он очень просто и разумно. Если брать билеты, то от зарплаты вообще ничего не останется и смысла ездить на работу не будет.