– И я слышал. Всегда, когда слышал, – хорошо становилось. Будто охватывала тебя эта песня, с собой уносила. Куда уносила – непонятно, да и неважно тогда было. Сам этой песней становился, тихо подпевал. Я тогда просто начинал: «
Зал поаплодировал и перешел к созерцанию нового выступления. Поша подошел к сцене, протянул руку женщине. Та изящно приняла его руку, спустилась со сцены.
– Пойдем, там наверху посидим, – сказал Вася и направился к выходу.
Они сели втроем наверху, за столиком с видом на места и просторы.
– Уля, дорогая, ты поешь замечательно, – начал Вася, – я не пойму никак, где все это слышал раньше.
Уля улыбнулась.
– Поша сказал, некоторые говорят, что Тибета просто нет, что эти мысли о горах и высотах лишь мешают, надо их искоренить в глубине себя. – Вася снова достал карточку.
– Здесь озарениями действовать надо, – ответил Поша, – отделить внешний Тибет от внутреннего, понять, чего ты от него хочешь, тогда и идти. Здесь у всех Тибет внешний, здесь эстетика. Тебе кажется вдруг, что вкус в тебе глубоко сидит, что он чувствами окутан: можешь отличить грубое от тонкого, земное от небесного. И не только отличить, но и оценить, насколько тонко кто идет, как руки держит, ноги переставляет. Это хорошо.
– Что хорошего?
– Чувства утончаются, готовишься к созерцательному. Ходишь, чувствуешь землю по-иному, приближаешься к символам. А дальше: символ за символом раскрывается, а ты все видишь, все замечаешь благодаря чувствительности.
Красота Ули проявилась с большей ясностью, даже немного смутила Пошу. Он нерешительно прикоснулся к ее руке. Его рука дрожала. Он шепнул что-то еле слышимое. Уля, казалось, поняла сказанное, улыбнулась, сжала его руку между своих ладошек. Настала тишина, забравшая всех троих с собой.
Нью-Йорк.
Поша вел Улю за руку по ровной асфальтовой дороге, вдоль которой стояли бесконечные люди. Кто пританцовывал, кто молча вглядывался вверх.
– На солнце смотрят, – сказал Вася. – Им солнце нравится.
– Страшно немного, – сказал Поша.
– Солнца не надо бояться, солнце греет.
– Стало казаться, что оно и сжечь может. Жара странная, истребляющая. Даже озноб начинается от такой жары. Кажется, асфальт сейчас свернется, раскроется иная реальность, более сложная и страшная. Какой таинственный город!
Они подошли к ювелирным лавкам и людям в черных шляпах.
– Почему ты сказал, что самые интересные – это те, кто понимает, что к Тибету не идти надо, а бежать от него? Может, у них просто горная болезнь? Или страх высоты?
– Страх, но не высоты. Они говорят, что встреча с Тибетом – это самое страшное, что может быть в жизни.
– Расскажи про страхи.
– Людям страшна всякая необратимость…
Поша запрокинул голову. Город поприветствовал его, раскрыл высокие окна. Птицы, кружившиеся невдалеке, подлетели ближе, узнав, что Поша их заметил и кивнул в знак свободы. Уля следила за каждым его движением, не отпуская его руку из своих ладошек. Это был ее мужчина, прекрасный и чувственный: тот, в ком являлось волшебство. Каждое его слово вызывало у нее новую улыбку, утверждало счастье.
– Некоторые разделяют путь к вершине на семь частей. И когда все почти пройдено, когда уже к шестой тайне подошел, перед тобой пол гладкий открывается. Более гладкий, чем этот асфальт даже, такой гладкий, что блестит, переливается, свет от него отражается. То ли из мрамора сделан, то ли из какого-то камня драгоценного. А идущий устал очень. Начинает казаться, что это вода так блестит и сверкает. Он не выдерживает, говорит: «Вода». Появляются ангелы и говорят: «Сказано, глаголющий ложь да не предстанет пред ликом моим», – и выбрасывают его из высот. Как бы не соблазниться водой – вот вопрос. Совсем больные, когда только в дорогу собираются, шепчут себе: «Не соблазнись водой, не соблазнись водой». Набирают с собой фляжки, бутылочки, чтоб жажду утолять да подлинный вид воды созерцать. А в зал тот входят и все равно: «Вода». Какой таинственный город! Здесь не все так просто…
– А ангелы говорить нормально тоже могут, или они на своем: «
– Могут, когда надо.
Уля подбежала к единственной невысохшей луже, набрала воды в ладошки, принесла Поше и Васе.
– Блестит, – улыбаясь, сказал Вася. – Сейчас соблазнимся. Надо попробовать наоборот: сказать, что пол мраморный в руках у Ули. Кто его знает, что будет тогда.
– Ничего не будет.
Иерусалим.
Город стоял на белых камнях. Поша вдохнул жаркий воздух и рассмеялся. Уля рассмеялась вместе с ним.
– Расскажи о страсти.
– Страсть – это хорошо. Плохо, когда пустоту за страсть выдают.
– Тут греха еще больше, – нерешительно сказал Вася. – Думаешь, это Тибет?