– Самое интересное, что неважно, как кто отвечает на этот вопрос. Здесь не должно быть объяснений. Помнишь, как в школе тогда? – Поша посмотрел на Улю. Та закивала. – В школе приходила учительница и говорила о данности, ничего не объясняя, ничего не выводя из опыта и интуиции. Почему? Потому что, когда переступишь черту старого города, перед тобой все само собой раскроется, у людей спрашивать не надо будет.
– Здесь я тоже услышу, как ангелы поют: «
– Да, если прислушаешься. Тут они не замолкают.
– А что ты сейчас шепчешь?
– Я маме про этот город рассказываю, она где-то здесь.
– Расскажи, чтоб и мы слышали.
Поша отошел от Васи и Ули, поднял руки к небу. Небо было уже иным, усталым. Доносились пения неясных языков, люди брели в светлых и темных одеждах.
– Мама, я в Иерусалиме. Вижу всех, но теперь не страшно. И если ту музыку услышу – не испугаюсь. Теперь у меня есть женщина, как ты красивая и добрая. Она тоже здесь, в Иерусалиме.
В глазах Поши пронеслась радость.
– В один вечер я долго сидел, пытался услышать, что же ее пугает. Прислушивался к скрипам, к разговору соседей, ничего не мог разобрать. Она пришла, взяла меня за руку. Сказала, что надо найти, кто же эту музыку делает. Поднялись к соседям. Они разговаривать не стали: закричали, чтобы больше не приходили. Она закрывала голову, говорила, что не может больше этого слышать, что тяжело совсем. На крышу с ней вышли. Ее эта музыка столкнула.
– Разбилась?
– Нет, ангелы ее подхватили. Тогда я и услышал впервые, как они поют. Уля, спой еще раз. В этом городе многие порадуются.
Уля подошла к Поше, провела рукой по его щеке, немного нерешительно прикоснулась к ней губами и поцеловала. Ее лицо засияло по-особому, она подняла руки и, казалось, охватила все, что было видно. Каждый новый миг ее песни открывал город все глубже, пропитывал его подлинной свободой. Некоторые из идущих мимо оставались в своих делах, а другие останавливались и слушали. Вася видел, как за Улей открываются высокие горы, наполненные льдами и солнцем. Он радовался и за себя, и за всех людей, потому что Тибет оказался самым настоящим. Поша разглядывал лица стоящих, пытался углядеть свою мать. Уже вдалеке, там, куда звуки песни почти не доходили, он ее увидел. На ее лице был покой. Дальним взглядом она благословила Пошу, указав, что рада видеть рядом с ним такую женщину.
Варанаси.
–
– Никогда такого веселья не видел.
На маленьком клочке улицы столпились веселые дети, строгие яркие женщины, коровы, козы, машины, велосипеды. Торговцы свистульками подходили сзади к прохожим и громко свистели. Когда они свистели, свистулька раскрывалась в трубочку: так и получалось, что трубочка во рту торговца то сворачивалась, то разворачивалась под раздражающий прохожих свист. Лица у торговцев не допускали никакой улыбки, они делали серьезную и единственную на данный момент работу. Среди толпы, распихивая коров, пробирался велорикша, везущий человека в белом. Человек в белом смотрел по сторонам большими глазами, улыбался и благословлял всех, держа в руке детский флюгер, определяющий направление ветра.
– Где больше безумцев: в Иерусалиме или здесь?
– Да… Здесь ангелы запоют – никто и не услышит. И без них хорошо.
Среди толпы появились люди, несущие деревянные носилки с покрытым оранжевыми и золотыми цветами телом. Проходили через толпу они медленно, расталкивая торговцев, обходя коров и велосипеды.
–
–
– Маникарника – это место кремаций, где горит огонь, готовят дрова и прощаются с близкими. Женщины не присутствуют на кремациях, принимая традицию о том, что это не женское дело, – объяснил Вася. – Это здесь, рядом.
– Здесь весело умирать. Тоски мало.
– Не думал, что Тибет такой смешной. Самое смешное в этих городах – это учителя. Их к вам в город надо послать – на базаре народ веселить. Ты сам посуди. Мать тебя как учила? Любовью – не требовала подчинения, просто любила. На многие вопросы не отвечала, отмахивалась. А ты понимал, что она тебя собой укроет, защитит. А эти на все вопросы отвечают. Встретишь кого-то, кто на любой вопрос готов ответить, – плюй на него, скажи, что дурак он, скоморох.
– В нашем городе отказались психиатрическую больницу строить. Если построили бы – полгорода пришлось бы забрать. А больницы нет – и проблем нет. Тут запахи особые – шины сгоревшие, смешанные с благовониями. Очень рад, что мы здесь. Кажется, что тут все перемешалось, ангелы с демонами даже запутались: кто есть кто. Кажется, их соблазн воды не особо волнует. Думают, напором возьмут, по мраморному полу пробегут вперед – ангелы не остановят.
– Ангелы запоют, а эти со свистульками их обступят, с ума сведут.
– И весь город в рай вознесется, как их предание и говорит.
Тибет.
– Если мы к солнцу приближаемся, то почему же все холоднее становится? В свободном Тибете все наоборот должно быть. Холодно из-за того, что несвободны эти горы.