Праздники, звери и прочие несуразности

— Это правда, — задумчиво произнес Макс, — но езли ты одного из них звалишь, я заберу у него нож, и тогда мы им взем покажем.

— По-моему, это не очень хорошая идея, — сказал Теодор.

А толпа продолжала бушевать, пока Мактавиш пытался уговорить старейшину поделить доходы от его бороды пополам.

— Ты спасешь Джерри или нет? — крикнула мать из-за чужих спин.

— Мать, прекрати, — закричал в ответ Ларри. — Джерри в порядке, а ты только усугубляешь.

— Судя по тону и отдельным словам, будет лучше, если мы его уговорим отдать все деньги, — сказал Теодор. — В противном случае нас ждут большие неприятности.

— Так ты спасешь Джерри? — снова крикнула мать.

— О господи!

Ларри, потеряв всякое терпение, одной рукой схватил Мактавиша, а другой вынул из его кармана купюры и вручил их старейшине.

— Что вы делаете? Это мои деньги! — возмутился Мактавиш.

— А это моя жизнь, с которой вы играете, — отрезал Ларри. Он обратился к старейшине по-гречески: — Вот деньги, которые этот kyrios[4] с помощью магии достал из вашей бороды. — Развернувшись, он схватил Мактавиша за плечи и, глядя ему прямо в глаза, сказал: — Сейчас вы от меня кое-что услышите, а ваше дело согласно кивать, понятно?

— Хорошо, хорошо. — От такой воинственности со стороны Ларри Мактавиш даже оробел.

Ларри приложил ладонь к его сердцу и продекламировал:

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове[5].

Мактавиш, огорошенный неожиданным апломбом, с каким Ларри взял бразды правления в свои руки, а также непонятными стихами, которых он раньше никогда не слышал, вовсю кивал головой после каждой строчки. Ларри повернулся к старейшине:

— Kyrios, поскольку у него доброе сердце, согласился отдать вам все деньги, но с одним условием. Вы ведь слышали про тех, кто ищет воду с помощью лозы?

В толпе закивали.

— Этим людям платят за их работу.

— Да, — согласилась толпа.

— И когда они находят воду, она принадлежит всем, — продолжал Ларри.

Он заговорил на понятном им языке. Вода и хлеб — на этом стоит любая деревня.

— Иногда лозоискатели находят воду, иногда нет. Так и этот господин: иногда находит деньги в чьей-то бороде, иногда нет. Вам повезло, что у вас хороший старейшина, вот у него деньги и нашлись. Почти девять тысяч драхм. А так как, повторяю, kyrios человек добрый, он решил не брать своей обычной платы.

Толпа дружно выдохнула «А-а-а-а», в котором соединились радость и непонимание подобной щедрости.

— Но в ответ он просит вас о милости, — сказал Ларри. — Чтобы старейшина потратил эти деньги на благо всей деревни.

Тут старейшина сильно помрачнел, а толпа зааплодировала.

— Ибо, — как настоящий оратор, возгласил Ларри, который поглотил достаточно вина и вошел в раж, — с деньгами, — как с водой: они должны принадлежать всем.

Грянула такая овация, что слова, промямленные старейшиной, потонули в ней.

— Пожалуй, сейчас самое время откланяться, — встрял Теодор. — Так сказать, на высокой ноте.

Мы шли по главной улице, а за нами следовала толпа, и каждый желал похлопать Мактавиша по спине или пожать ему руку. В общем, к тому моменту, когда мы дошли до причала, он чувствовал себя главным офицером королевской конной полиции и полагал, что такое поклонение вполне оправдывает потерю пятнадцати фунтов. Наше отплытие даже задержалось на несколько минут, потому что старейшина должен был его обнять и поцеловать в обе щеки, а затем его примеру последовали другие старики.

Наконец он присоединился к нам, порозовевший от всеобщей любви, и заявил с порога:

— Ну, что я вам говорил? Я умею находить общий язык с простыми людьми.

— Ноги моей больше не будет в этой деревне! И поскольку сегодня мой день рождения, я надеюсь, что мои пожелания будут учтены, — сказала мать.

— Конечно, матер, дорогая, — заверил ее Макс. — Мы найдем для ваз прекразное место, где можно поесть.

Мы подняли якорь, завели мотор, и громче его тарахтения звучали пожелания удачи и аплодисменты, сопровождавшие наш отъезд.

Когда подошло время обеда, мы облюбовали очаровательную полоску белого и мягкого песчаного пляжа. Накануне Таки поймал на удочку кефаль, и сейчас Спиро, разведя костер, зажарил этих вкусных рыб.

Свен, Дональд и Макс, до сих пор переживающие, что им нечего подарить матери, придумали развлечение. Скульптор Свен соорудил из мокрого песка большую обнаженную женщину, которой имениннице пришлось восхищаться, а затем сыграл ей на аккордеоне — к счастью, не Баха, а разудалые мелодии.

Дональд с Максом о чем-то тайно посовещались со Свеном, и тот с готовностью кивнул.

— Сейчас мы для вас исполним старый австрийский танец, — сказал Дональд матери.