Пражские сказки

– Да ну, не отщелкаю, не. – Стас осклабился, глядя на себя в зеркало. – Класс.

– Я тебя очень прошу, Каргальский, закрой рот, – сказала Марь Иванна. – Иначе я тебя выкрашу под хохлому, в национальном колорите. А режиссер завитушек пририсует и начистит тебе характеристику. Усек?

Имея детей-подростков, главная гримерша умела общаться с молодым поколением на понятном им языке.

– Ага, – вздохнул Каргальский.

Пробегавший мимо только что упомянутый режиссер притормозил, бросил взгляд на Стасика, отражавшегося в зеркале, и крикнул:

– Эй, тетя Маша! Ты ему почему глаза не накрасила?

– А надо? – философски уточнила Марь Иванна.

– Угу.

– Эй, эй, – заволновался Стасик, – зачем красить глаза? Я же буду похож на этого… нетрадиционной ориентации.

Юрьев медленно вернулся задним ходом.

– А потому что я так сказал, – сладко объяснил он, – потому что я тиран, самодур и извращенец. Тебя это устраивает?

– Это, конечно, все объясняет, – пробормотал Стасик, – но совершенно не устраивает.

Режиссер кротко вздохнул, словно Иисус, в пятый раз втолковывающий апостолу Андрею, как ходить по воде.

– Во-первых, надо книжку было прочитать. Автор утверждает, что твой персонаж был с кругами под глазами, как будто – цитирую! – вечный сон его миновал, но настиг вечный недосып.

– Так то с кругами, а то!..

– А во-вторых, – продолжал Юрьев, не обращая никакого внимания на Стасиковы попытки отстоять брутальность образа, – я из тебя, дурачка малолетнего, сделаю звезду национального масштаба. Чего вы, дурачки, как раз и хотите. Хочешь, чтобы девочки бросались к тебе, визжа от восторга, и подставляли для подписей маркером неоперившиеся… гм… ладно, сформировавшиеся нежные перси?

– Ну… хочу, – кивнул сбитый с толку Стасик.

– Тогда слушай меня, мальчик мой, – провозгласил режиссер тоном Дарта Вейдера и похлопал актера по плечу. – Фан-сервис – великая сила. О тебе будут сочинять рассказы, иные – весьма неприличные, вешать твои портреты над постелью и проливать горючие слезы. Ты ослепнешь от вспышек фотоаппаратов и оглохнешь от восхвалений. Цена этому счастью – жидкая подводка и пять минут позора. Крась, тетя Маша. Крась.

И, величественно покивав, Юрьев удалился. Марь Иванна, усмехаясь, придирчиво выбирала подводку из десятка вариантов.

– Теть Маш, – жалобно произнес Стасик, – а это правда… ну…

– Что подведешь глаза – и сголубеешь? – хладнокровно уточнила Марь Иванна. – Нет.

– Да не это же. Правда, что поклонницы для росписи будут… ну… попу подставлять? Они действительно так делают?

– С чего ты взял?

– Так он же сказал… перси…

Скрючившаяся от смеха Даша уронила кисточку и обернулась – вовремя, чтобы увидеть, как Марь Иванна, утробно хохоча, недрогнувшей рукой наносит жидкую подводку на веки будущего кумира молодежи.

Все это, а также хорошее настроение после вчерашней прогулки с Матвеем, не давало раскиснуть, и Даша в конце концов решила, что не сдается. Телефон периодически начинал вибрировать, и на экранчике высвечивалось ненавистное имя, но Даша стояла насмерть и трубку не брала. Стоит один раз поддаться – все, тогда точно не миновать скандала, а так того, кто ей названивает, будто бы и нет. А телефон вибрирует потому, что поломался.

Следующие три дня пролетели как на крыльях; снимали и на пражских улицах, и «в цеху». Юрьеву удалось заснять не дававшийся ему поначалу рассвет, и этот эпизод Даша запомнила лучше других: залитый розоватым сиянием зари Карлов мост, Матвей в своем «историческом» наряде, сначала прижимающийся спиной к парапету в тени статуи, а затем решившийся протянуть ладонь под солнце – и восходящее солнце его не трогает. И тогда он осторожно выходит сам, жмурится, словно только что проснувшийся кот, и лицо у него такое, что у Даши комок в горле встал. Красиво получилось.

А потом началась чертовщина.

Снимали в павильоне, причем время шло к полуночи. В этот день смена началась в девять, все выспались, были бодры и веселы, а потому, когда Юрьев пообещал сверхурочные, никто не ушел. Да, по идее, в девять вечера режиссер должен всех отпустить, но на деле так случается редко: кто откажется от дополнительных денег, тем более когда силы еще есть? Потом меньше пахать придется.

Даша припудривала лоб Галахову (снимали разговор Далимира, Могильного Князя и великолепной вампирши Эстеллы, которую играла Флит), слушала, как Марина своим глубоким, хорошо поставленным голосом рассказывает Матвею байку с прошлых съемок, как Лена что-то быстро объясняет Юрьеву… Ничто, как говорится, не предвещало.

Некрасивый, почти ультразвуковой женский визг разорвал мирную атмосферу, и все дернулись, а Даша уронила кисточку Галахову на колени – к счастью, не испачкала звезду.

Визжала Элеонора Шумкова, которую минут десять назад разгримировали и благополучно отпустили в отель: ее работа на сегодня была закончена. Звездочка, облаченная в блестящее ультракороткое платьице и сиреневое пальтецо, влетела в павильон, не переставая визжать, затем плюхнулась на ближайший свободный стул и зарыдала.

– Так, – сказал Юрьев, быстро подходя, – Эля, в чем дело?