Пражский музей пыток

Кажется, он реален и мне не мерещится. Значит я в порядке. Чувствую, что сейчас стеку со скамейки, словно кисель. Никогда не был настолько расслабленным и счастливым. А вот в музее какая-то… сбиваюсь, осознавая смысл произносимого Аборигеном:

– И мы ещё в нем.

3

…фигня происходит.

– Как это, в нём? Тут, всё нормально. – Я обвожу рукой окружающую обстановку и снова поворачиваюсь к нему. – А там, там такое! Да я бы свихнулся, если бы увидел, кто… что там прячется! – Наклонившись к нему, шепчу: – Эта чернота, вся: концентрат страха. Если б мы всё ещё были в ней, от всякой мерзости, всего, что бросает в дрожь – тут, было бы не протолкнуться. – Снова откидываюсь на скамейку. Я в порядке. А он нет. Он не смог вынести произошедшего и сошел с ума. А я выдержал. Справился.

– Ненормально. Тут, всё неправильно. Ты откуда?

– Что? Откуда? А, из России, как и ты, э, вы. Вы же русский? Или просто хорошо язык знаете?

– Я так и думал. А я француз! И по-русски, ни слова не знаю.

– Блин, а сейчас? Мы сейчас на каком языке, по-твоему, разговариваем? – Повернувшись к Аборигену всем корпусом и стараясь говорить спокойно, продолжаю: – Слушай. Там, в музее, что-то происходит. Не знаю что, но нам повезло, мы вернулись. Всё, точка. Кошмар закончился. Теперь только нормальные, привычные ужасы, понимаешь? Никакой нахрен мистики. Просто надо держаться подальше от этого музея. И подобных ему мест. Не дай бог, угодить куда похуже и не выбраться. – Смотрю ему в глаза: ничего. Кто блин придумал, что по глазам что-то там видно? Просто глаза. Вот на лице, да, на лице у него прям написано – «не убедил».

– Я говорю на французском…

– Да твою налево! Я по-французски только до свидания и пожалуйста знаю, но уж могу отличить когда человек по-французски, или ещё на каком-то языке, говорит. – С раздражением встаю, собираясь уйти. Срочно за пивом, срочно. И подальше от этого психа.

– Не уходи! Пожалуйста! Я ни с кем не разговаривал четыре года. Я могу тебе, просто всё рассказать. Ты выслушай, потом если не пригодится, если ты прав и я спятил, даже не вспомнишь, забудешь и всё. – Он замолкает и смотрит на меня, протянув руку, словно хочет дотронуться, но не решается. Чёрт! Да он плачет!? От вида, взрослого, крепкого мужчины, доведенного до слёз, меня начинает внутренне колотить. Я готов лупить стену в бессильной злобе. Никто не должен так выглядеть! Это неправильно! Я могу исправить. Да, да, надо всего лишь выслушать. Он выговорится, всё будет хорошо. Потом в гостиницу отведу. Точно, пусть врача вызовут. Ему стопроцентно нужен психиатр. Сажусь и, не глядя на Аборигена, тихо говорю:

– Если перестанешь… – язык сопротивляется слову «плакать», я показываю на свой глаз потом на него. Сообразив, о чем я, он вытирает слёзы, начинает растирать лицо, выпрямляет спину, поводит плечами. Похож на встряхнувшегося после сна пса. – Да, так лучше. Рассказывай. – Облокачиваюсь на спинку и блуждаю взглядом по стоящему рядом дереву, в тени которого притаилась телефонная будка. Это будет просто странная история. Ничего особенного. Просто история.

– Спасибо. – Абориген делает глубокий вдох, выдох и начинает рассказывать: – Мне 53 года. Я писатель. Я на самом деле француз и на самом деле не знаю русского языка. – Увидев мой устремившийся на него взгляд, поднимает руку ладонью вперед. – Потом. Мы же договорились, я просто рассказываю. – Он продолжает после моего кивка:

– Честно говоря, я наверно не очень хороший писатель. Напечатали всего одну мою книгу, да и то, маленьким тиражом. И, я согласился на минимальный гонорар. Семьи нет, родных тоже, так что, денег за подработки в журналах и газетах мне хватало. И я согласился: ведь меня напечатали, понимаешь? Я бы и без гонорара наверно согласился. Хорошо, что они не предложили. – Он улыбается, совершенно нормально, расслабленно, как обычный человек. Потом чуть грустнеет и продолжает: