– Ох, важный сегодня день. Первый указ новый падишах провозгласит. Ты должна быть неотразима!
Лале не совсем видит связь между новым указом и ее внешним видом – что в очередной раз заставляет ее мысленно вернуться к событиям вчерашнего дня. А точнее, к встрече с Мехмедом, которая теперь все более кажется ей подстроенной. Могла ли Шахи-хатун сговорится со своей подругой и нарочно отправить Лале туда и в то время, чтобы она встретилась с Мехмедом?
Но если это правда так, то какой в этом смысл? Шахи-хатун, Лале была в этом уверена, любит ее искренне, и зачем ей тогда нарочно стравливать свою воспитанницу с новым султаном?
Лале уже решает, что все-таки все ее сомнительные заключения притянуты за уши, и вчера было действительно не более, чем неприятное стечение еще более неприятных обстоятельств, поведшие к самой неприятной встрече.. как уже перед самым выходом Шахи-хатун как бы невзначай оброняет:
– Ну пойдем.. и стань ближе к Мехмеду.
* * *
Официальная часть Дня Первого Указа длится настолько нестерпимо долго, что Лале уже изнемогает. Оглядев остальных присутствующих в зале она видит, что все испытывают схожие ей чувства.
Кажется, одному лишь Мехмеду, важно стоящему (точно петух) посреди залы все это доставляет удовольствие. Он оглядывает всех таким высокомерным взглядом, какого Лале не видела от дяди Мурада ни разу за все свои прожитые года.
Не должен султан так пренебрежительно смотреть на своих подчиненных. Но кажется, будто Мехмед не просто так смотрит, а нарочно хочет, чтобы все увидели это пренебрежение в его глазах. Кажется, будто бы именно унижением и страхом он намерен завоевать преданность своего народа.
Что кажется Лале весьма сомнительным способом..
Наконец, дело все же медленно, со скрипом, но добирается до оглашения самого указа. Мехмед важно и нарочно долго разворачивает свиток, после чего вздергивает подбородок так неестественно, что будто бы у него заклинило шею.
Лале это кажется настолько забавным, что она едва сдерживает смех.. однако, всякое желание веселиться пропадает уже после первых слов кузена:
– Итак. Первый указ нового султана Османской империи, Мехмеда II… Отменить решение султана Мурада II о разрешение на учебы детей вассалов в дворцовой школе.
Сказав это, он делает паузу и одаривает глумливо-мстительным взглядом Лале. Взгляд этот настолько быстр, что едва ли его мог уловить кто-либо еще, но она прекрасно его замечает.
Этот взгляд словно говорит:
Эти слова, которые никогда ранее не были сказаны, так ярко предстают в голове Лале, что она едва ли не слышит их, проговариваемые устами Мехмеда.
Что же она наделала! Только не это!
Но другой своей частью Лале понимает, что, вероятнее всего, рано или поздно Мехмед бы все равно
издал такой указ. И опять из-за нее!
Гнев в ней смешивается с бессильным отчаянием – совсем как вчера вечером в летнем домике. Только теперь, намного и намного сильнее. Она уже думает, что хуже быть ничего не может, когда Мехмед возвращается глазами к свитку и заканчивает:
– Начиная со следующей учебной недели, все чужеземные мальчики будут переведены для обучения в отдельную школу. Где будут созданы
-10-
Чей-то мужской голос едва доносится до моих ушей, будто тот, кто это говорит, стоит на берегу того моря, со дна которого я поднимаюсь. Но поднимаюсь слишком быстро, давление воды закладывает уши, глаза, я не могу сделать и вдоха, кислород кончается..
– Дженна, очнись!
Я резко втягиваю воздух, будто наконец, вынырнув из-под воды.
Если погружение в прошлое с каждым разом становится все более плавным и спокойным, то возвращение, напротив, лишь делается более беспокойным и болезненным. Словно уплывая туда – я возвращаюсь домой, а покидая – делаю то, чего делать не следует, чему противится сама природа..
Распахнув глаза, я вижу рядом с собой Влада. Он в упор смотрит на меня, его лицо бледно и очень встревоженно.
Вот черт!
Он увидел, как я отрубилась.. Наверное, не мог добудиться, и решил, что мне стало плохо.. Проклятье, как я теперь буду ему объяснять, что случилось?
Так..