Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»

Сколько уж лет
В Масодэгахара
Овевают меня
Осенние ветры,
Не ведаю я[341]

.

Икутосэ ка

Масодэгахара но
Акикадзэ о
Вагами ни фуку то
Сирадэ сугиники

Иккю внимательно прочитал стихи и подумал: «Да это ведь тот самый давешний лис осознал собственную природу и сожалеет о своей неразумности. Эти стихи он сам и написал, не иначе», никому не показывая, завернул листья в бумагу, надписал на ней: «Стихи, которые сложил лис» — и спрятал подальше. А когда он упокоился, ученики их нашли и говорили: «Вот, сказано, что „Учитель не говорил о чудесах, силе, беспорядках и духах“[342], — так и преподобный при жизни никогда не рассказывал об этих стихах. Воистину выдающийся человек». А те стихи на сухих листьях, как говорят, передавались от человека к человеку и сейчас хранятся в храме Дзякумакуан, где практикуют Дзэн, на горе Акина, что в краю Адзума, в земле Сагами.

^{Не успели ещё стихнуть удары колокола, возвещающего полночь, как открылась створка раздвижной двери и кто-то бесшумно вошёл внутрь. Все тут же уставились на него, а тот был огромного роста, в чёрной богатой одежде, в венце из белого дерева, с длинной бородой и свисающими бровями.}

8 О том, как Иккю ответил на вопрос об огниве

В квартале Сиракава жил один человек, острый на язык. Он всё думал: «Что ж, теперь бы сходить в келью к Иккю в Мурасакино да поговорить бы…» — и наконец пошёл к нему, а Иккю как раз тогда высекал огонь огнивом. Тот человек обрадовался и спросил:

— А скажите, преподобный, огонь появляется от кремня или от кресала?

Преподобный невозмутимо спросил в ответ:

— А вы родились от отца или от матери? — и на эти слова тот не смог ответить и, ничего не говоря, подоткнул полы одежды за пояс и убежал.

Конец первого свитка «Продолжения рассказов об Иккю»

Свиток второй

1 О странном происшествии, которое случилось, когда Иккю позвали читать сутры

Был среди столичных жителей известный человек, которого звали Огия Сукэдзиро. По рождению принадлежал он к школе Чистой земли, но часто заходил в Мурасакино к преподобному Иккю и от чистого сердца неустанно ему помогал.

Был он из богатой семьи и имел всё, чего душа хотела, так и проводил жизнь в довольстве и радости, но всякой жизни положен предел, овеяли его осенние ветры, он как будто бы простудился и со временем слёг от болезни. Беспокоясь о возможной его кончине, жена, дети и прочие близкие люди несказанно страдали. Испробовали всякие способы лечения, но лучше ему не стало, и он сам, чувствуя это, подозвал жену и детей к изголовью, тепло попрощался с ними и сказал:

— Приходит мой час уходить в иной мир. После того как умру, позовите настоятеля нашего храма, где всегда проводили службы для наших предков, это само собой, а ещё хорошенько просите преподобного Иккю из Мурасакино, учению которого при жизни я следовал всей душой, пускай придёт читать сутры на похоронах, и будьте с ним особенно вежливы.

Так он обо всём распорядился. И вот уж закончился день, а ночью, как будто унесла его буря, угас он, как бесследно исчезает роса. Велика была скорбь расставания с ним тех, кто любил его, но нужно было сделать необходимое, в конце концов подготовили его к погребению и, следуя воле покойного, пригласили для чтения сутр Иккю из Мурасакино. Перед храмом, где проводили службы для семьи покойного, стояло множество храмовых флагов, балдахины, бумажные цветы. Вдоль улицы горели свечи, и их неясный свет как будто рассеивал тьму на дороге в иной мир на церемонии погребения, грусть навевал звук гонгов, кимвал, возглашения имени Будды, когда настоятель храма поднялся, зажёг ароматные благовония, взял в руку мотыгу[343], чтобы должным образом произнести наставление, и сказал: