Предания о самураях

Иного выхода не было. Перехватив веревку, Тэрутэ направилась в сторону неблизкой деревни. Сначала на каждой остановке дева звала: «Гэндзаэмон!» Вассал отвечал: «Химэгими! Не сомневайтесь, просите помощи для его свет лости!» В скором времени ответ едва доносился до Тэрутэ, разобрать можно было только «химэгими». К пристанищу в виде постоялого двора Такасагоя она добралась глубокой ночью. Хозяин с женой сидели перед жаровней и пили подогретую добуроку,[71] то есть попросту наслаждались уютом дома в сильный снегопад. С удивлением они прислушались к призыву о помощи. Пожилой человек вскрикнул от удивления при виде красивой женщины в рубище нищенки. Но хозяева постоялого двора отличались добросердечием. Собственноручно одзисан вкатил тележку под навес и перетащил Сукэсигэ к огню. Тэрутэ стерпела его не совсем уместные шуточки. Осмотрев с любопытством ее поклажу, он спросил: «Что это у тебя, нэсан? Осмелюсь предположить: он выглядит как морской котик, его лицо такое же стянутое и черное, как морда пса». Пожилая женщина сделала ему строгий выговор: «Язык у нашего одзисана как помело. Прошу вас его простить. Он просто шутит. Всем известна доброта его сердца». А одзисан демонстрировал полное раскаяние. Подогрев сакэ, он занялся уходом за больным человеком. Потом обратился к Тэрутэ с просьбой рассказать о себе. При имени Сайнэна он очень удивился: «Он опять решил посетить наши места? Лет десять назад его имя в Коясу было у всех на слуху. Война Ёсихиро свежа в памяти народа, и местность до сих пор остается безлюдной. Под командованием Сайнэна молодые мужчины избавили наш округ от многих разбойников. Никто не осмеливался вступить в схватку с Каннэнбуцу. Он на самом деле представлялся Буддой, снизошедшим до грешных людей. Но как Сайнэн оказался в такой странной компании?» Вряд ли он присматривался к Тэрутэ и беспомощному больному мужчине, посчитав их простыми нищими, которых сторонятся даже жрецы. «Он пребывал с нами, – произнесла Тэрутэ, – в качестве слуги». Старик посмотрел на нее с ужасом и потихоньку удалился. «Сайнэн, – подумал он, – в былые времена служил самураем. Если он был у нее слугой, тогда она – жена какого-то высокопоставленного даймё. А кто же тогда этот мужчина? Что за люди попросили пристанища в Такасагое?» Ему следовало вести себя крайне осмотрительно; не стоило вмешиваться в такие серьезные дела, однако избавиться от таких гостей надо было как можно скорее.

Резкий порыв ветра и шум вернувшейся бури потряс амадо. Одзисан вскочил. «Что это старый глупец снова задумал! Так Сайнэн Сама дает понять о своем появлении здесь. Наши горы кишат волками. Беспомощного старика они съедят. Надо созывать людей ему на помощь». По пути к двери он дунул в свою бамбуковую трубу. Через некоторое время можно было видеть фонари в руках молодых жителей деревни, торопящихся в сторону Такасагои. «Сайнэн в звании Каннэнбуцу-бодзу, – сказал Одзисан, – снова появился в нашем крае. Эти люди, заблудившиеся на болоте, принесли весточку от него. Требуется незамедлительно идти его спасать. Мы все в долгу перед нашим Каннэнбуцу». С факелами и во главе с Тэрутэ они отправились в путь. Метущая поземка практически сровняла следы от курумы, но она узнала дерево, стоящее рядом с несчастливым местом. Поспешив к нему, все увидели грустную картину. Сайнэн лежал согнувшись пополам, был он уже холодным и окоченевшим. Именно так все выглядело. Ждать было нельзя. Молодые мужчины по очереди, перекладывая друг другу на спину, в большой спешке понесли тело жреца назад в Такасагою. Однако помощь пришла слишком поздно. Все попытки оживить его ничего не дали. Потом в деревне состоялись общественные похороны, и у каждого была возможность выразить свою признательность Кантаро. Ему было всего лишь 28 лет от роду. В доме он жил со своим стареньким отцом, стоявшим одной ногой в могиле. Одежда, головные украшения, продовольствие без ограничений – все это принесли в качестве подношений прекрасной нищенке, чтобы отдать должное бесформенному телу, которое она называла своим мужем. Некто Тёсокабэ по этому поводу высказался так: «Прекратите все эти неуместные и никому не нужные почитания, Кантаро-сан. Не стоит навлекать на нашу деревню гнев Каннэнбуцу-бодзу или его духа. Эти люди находятся под его опекой». Тёсокабэ в этих местах считался человеком уважаемым. Ему даже позволялось делать выговор богатому и прижимистому Кантаро. На него же сыпались все шишки. Сконфуженный, он нашел для себя самый темный угол.