Предания вершин седых

Прислушиваясь к ощущениям, Олянка улеглась. Тело само знало, как надо расположиться, и у неё получился такой же пушистый, укрытый хвостом клубок, как и у Куницы. Сейчас от сна она не хотела ничего — ни встреч, ни чувств, ни видений. Просто закрыть глаза, а через мгновение открыть их уже после заката, когда настанет удобный для путешествия сумрак. Ни одну живую душу она не желала пускать в черноту своего черепа. Пусть там будет просто тихо, пусто и темно.

Вышло так, как Олянка и хотела. Мгновение черноты — и её разбудила возня Куницы, которая в зверином облике подкреплялась на дорожку остатками мяса.

«Присоединяйся, — отправила она Олянке мыслеречь. — Путь предстоит долгий».

Мощные челюсти оборотня легко ломали рёбра лесной козочки, и грудная клетка оказалась вмиг вскрыта. Вдвоём они прикончили косулю. Осталось только осердие, шкура, кости да копыта. Печёнку Куница решила не оставлять падальщикам и, давясь сытой отрыжкой, сожрала сама. Кишками она побрезговала, сердце и лёгкие оставила Олянке. Облизывая длинным розовым языком окровавленную морду, она улеглась на бок и вытянула лапы.

«Ну, переварим чуток, да и в путь. Перед дорогой набивать брюхо до отказа не стоит: бежать будет неудобно. Так, червячка заморили слегка — в самый раз».

После небольшого отдыха они выбрались на поверхность. Рубашку и сапожки Олянка завязала в платок, туда же Куница засунула и найденный кинжал, хоть Олянка и не хотела его брать.

«Пригодится! — настояла Куница. — Жаль, ножен нет, но можно будет чехол из кожи сшить, ремешок приделать и носить на шее».

Узелок подвесили Олянке на шею. Они двинулись в дорогу в синих сумерках. Для Олянки, новообращённого новичка, бежать без передышки оказалось с непривычки тяжело, и они трижды останавливались на привал. Марушин пёс мог обходиться без пищи несколько дней без потери сил и бодрости, и Куница не утруждала себя охотой в дороге. А Олянка на бегу вспомнила наконец, как назывался на еладийском наречии тот козлоногий леший, которого Куница ей напоминала: словечко то было — сатир. Не много проку от этого, а всё равно как будто вещь затерявшаяся отыскалась.

В светлое время суток они спускались в подземные ходы и продолжали дорогу там. Олянка диву давалась, как Куница не заблудится в их разветвлениях, но та по каким-то приметам всё время находила правильный ход, нужный поворот. Может быть, ей были знакомы остовы животных, разбросанные в подземелье там и сям? Или она читала подсказки в странных письменных знаках, выдолбленных на толстых, потемневших от древности деревянных балках, подпиравших своды для защиты от обрушения? Олянка родную грамоту знала, но такие буквы видела в первый раз. Они состояли из набора чёрточек — продольных, поперечных и косых; одна напоминала следы птичьих лапок, другая — дерево без листьев, третья — воздевшую руки вверх фигурку без головы, четвёртая — две стены с двускатной кровлей сверху... Ни одного закругления в начертании этих значков не встречалось, одни прямые чёрточки и углы. Любопытство взяло верх, и Олянка на бегу спросила мыслеречью:

«А это что за письмена?»

«Это-то? Это молвицы, — ответила Куница. — Они такие старые, что их уж никто почти не читает. Бабушка умеет на них гадать».

Олянке вспомнился рассказ Радимиры о гадании на буквицах... Хранительница Бояна, Навь, выстраданная любовь. Уж не те ли это самые буквы древней азбуки? Вот только почему Куница назвала их молвицами? Холодящее дыхание тайны пробежало мурашками вдоль спины до самого кончика хвоста.

А между тем Кукушкины болота были совсем близко: то и дело между деревьями мелькали Марушины псы. Куница приветствовала знакомых тявканьем, и те ей отвечали тем же.

Оборотни на Кукушкиных болотах жили в шатрах из шкур и в человеческом облике носили одежду из кожи, меха и перьев, обувались в чуни и меховые сапоги. Волосы носили длинными и распущенными, но передние пряди с обеих сторон заплетали в косицы, к кончикам которых крепились природные украшения: деревянные бусины, крашенные ягодным соком, шишки, пучки перьев. Вокруг лба часто повязывали ремешок-очелье, виски украшали пушистыми заячьими хвостиками.

Один шатёр был отведён под склад одежды. Там в корзинах с крышками хранились меховые и кожаные безрукавки, мужские порты, женские юбки, обувь. Всё это изготавливали для общего пользования, каждый член стаи мог взять здесь то, что ему нужно. Первым делом Куница проскользнула в этот шатёр, где перекинулась в человека и подобрала для себя подходящее одеяние: безрукавку из заячьего меха, кожаную короткую юбочку, сапожки из оленьей шкуры. На голову она водрузила беличью шапочку.

— Только волков и лисиц на мех бить нельзя, — пояснила она. — Они — наши младшие братья.

Олянка не решилась взять что-либо из общей одежды: ведь её ещё не приняли в стаю. Вернувшись в людской облик, она развязала свой узелок и натянула запачканную кровью рубашку, обула сапожки, на плечи накинула узорчатый платок — всё то, в чём она выскочила из дома.