Преданная (СИ)

Подобная «забота» мне ни к чему. На нее я тоже не отвечаю даже шаблонным «Я Березина, а не Тарнавская».

Вообще уже не знаю, кто я. И что я.

Выхожу из диалога и упираюсь взглядом в бойцовскую собаку.

Страшно представить, что сейчас чувствует и думает он. Злорадства во мне снова ноль. Мне кажется, он жалеет. Часто мы начинаем жалеть только вляпавшись. А он... Да по уши. Кому, как не мне, знать, сколько в его послужном списке легкомысленно совершенных беловоротничковых преступлений.

Становится понятней некуда, зачем ему конверт в понедельник. Смолин (или кто-то другой, но скорее всего связанный с Лизиным отцом) начал наступление. Тарнавский должен нанести ответный удар.

А бить… Нечем. Конверт я потеряла.

Жмурюсь, опускаюсь на пол, откладываю телефон и обнимаю колени руками. Так и сижу, покачиваясь, минут двадцать.

Я в понедельник никуда не пойду. Я ему ничего не скажу. Соберусь. Уеду. Пусть сам…

Пытаюсь успокоить себя планом побега, но понимаю, что не смогу так. Слишком… По-крысиному.

Я так упрямо его защищала, ничего не передавая врагам, и так сильно подставила, недосмотрев за единственным действительно важным поручением. И что будет дальше?

Следующий обыск – в его кабинете? Он хотя бы сейф свой почистил? А ноутбук? Он хотя бы что-то делает, господи? А если его задержат?

Я не хочу о нем переживать. Я не должна. Мне не о чем. Но остановиться так сложно!

На телефон то и дело приходят сообщения от Лизы. Не знаю, зачем она добрасывает, но сначала взглядом пробегаюсь по мельтешащим огромным простыням с претензиями, а потом беру мобильный в руки и обеззвучиваю наш с ней диалог.

Ни один мой дружеский проеб не стоит того, чтобы со мной… Вот так.

Когда телефон не жалит бесконечными вспышками и назойливым жужжанием – перестает казаться порталом в слишком стремную реальность.

Мысли путаются меньше. Из бессмысленной какофонии рождается простенький мотив. Вместо главной темы – беспричинно важный для меня вопрос: а Тарнавского предупредят?

Конечно же, предупредят. Кто-то предупредит, а я не должна.

Я совсем не опытная. Я ни черта не мудрая. Я понятия не имею, что под водой прячет верхушка айсберга прямо по курсу.

Мой максимум – нарваться на насмешку или злость, но… Господи, конверт-то я ему не верну!

Я больше не буду пользоваться анонимностью, которую давало общение со Спорттоварами. Спорттоваров больше нет. Мы вдвоем знаем, что и там, и здесь – одинаковые мы.

А меня до сих пор тянет помогать негодяю.

Открываю переписку с Тарнавским. Он мелькает в сети – то уходит, то возвращается.

Общается с кем-то, наверное. Это из-за обысков или?

Неважно.

Собравшись с духом, пишу:

«Вячеслав Евгеньевич, будьте осторожны»

Отправив, пугаюсь не меньше, чем от вспышки фар за спиной однажды ночью.

За отправкой следует быстрое прочтение и заметная пауза. Дальше: «?».

Его манера взаимодействия бесит до одури. Ну будь ты, блять, человеком! Будь ты, блять, не таким снисходительным! Ты же все прекрасно понимаешь. Я тебе помочь хочу. Вопреки всему.

Сглатываю, сжимаю зубы:

«В чате аппарата написали, что на фирме вашего отца – обыски. А у вас в кабинете»… Мне сложно дописать правду, но я беру себя в руки и заканчиваю: «кое-что может вызвать вопросы. Я думаю, вам стоит что-то сделать с содержимым сейфа».

Собственная, облаченная в деликатные формулировки, бесцеремонность, саму же поражает. И вроде бы что я еще жду от самого настоящего подлеца, правда же? Но его:

«Снова сплетни собираешь, Юля?», – бьет наотмашь.

Отбрасываю мобильный, как будто это слизкая жаба или ядовитая змея.

– Пошел ты к черту… – Произношу себе под нос, мотая головой. – Просто пошел ты к черту…

Не знаю, как можно быть настолько отбитым.

Встав с пола, успеваю сделать еще один круг по комнате, когда телефон начинает звонить.

Для входящих поздно, но я не удивилась бы увидеть на экране ни Лизу, ни ее отца, ни кого-то из любопытных сотрудников аппарата суда, ни маму. Но вижу Тарнавского.

Кривлюсь. Первый порыв – проигнорировать. Дальше – всплеск злости. Хочется вычитать, как пацана. Придурошного. Самоуверенного.

Дальше – стыд и страх. Может он настолько в себе уверен, потому что думает, что в понедельник я верну конверт. А в понедельник… Будет плохо.

Тяну на себя покрывало вместе с телефоном и беру трубку.

– Алло, – мой голос звучит одновременно сорвано-истерично и сдавлено. До ушей доносится приглушенные звуки клубной музыки. Басистые, раскачивающие биты.

– Вечер свободный, я так понимаю, Юлия Александровна? – Спокойный тон Тарнавского совсем не пляшет с окружающим его вайбом. Обыски. Угрозы. Надвигающийся пиздец. И он… Какой-то не такой.

– Нет, – вру и слышу, что усмехается.

– Сплетни собирать успеваешь. Значит, и поработать сможешь.

Возмущение мешает сделать вдох вовремя. Нет. Ни черта.

– Вячеслав Евгеньевич, я… – Начиню говорить, но он меня просто не слушает.