Преданная (СИ)

Ручка дергается. В кабинет заходит Тарнавский. Мы пересекаемся взглядами, я свой увожу. Шмыгаю носом и веду пальцами под глазами.

– Здесь две папки, – заканчиваю складывать документы обратно. Застегиваю и встаю с обеими.

Смотрю на мужские ботинки, которые выглядывают из-под мантии, и поднимаю обе в воздух.

– Какую мне вынести?

Заседание, я так понимаю, уже закончилось. Может тогда вы сами вынесете?

Тарнавский молчит. Я борюсь с желанием расплакаться и вывалить всю гниль на него. Вопросы, на которые не имею права. Претензии, которые он вертел на одном месте…

– Ты что, плачешь?

Но вместо того, чтобы просто ответить, Тарнавский задает ненужный вопрос. Я знаю, что может быть дальше: я ухвачусь за его сострадание, как за ниточку. А он дернет и безжалостно ее порвет. Он бесчувственный. Хватит мечтать.

Знаю, что глаза блестят слезами, но все равно поднимаю их. Улыбаюсь.

Игнорирую сведенные брови и пытливость в ответном взгляде.

Вам бы, конечно, хотелось, чтобы плакала. Не знаю, зачем. Может вы просто садист?

– Какую мне папку вынести, Вячеслав Евгеньевич?

Переспрашиваю, покручивая кистями. Он, по идее, должен был бы отвлечься, но продолжает смотреть в лицо. Делает шаг.

Я не хочу. Храбрости тут же убавляется. Взгляд спускается на мужскую шею.

– Почему плачешь, Юля?

Сжимаю зубы до скрежета. Не ваше дело, господи. Отвалите просто.

Беру себя в руки, на губы снова надеваю улыбку.

– Аллергия у меня.

По глазам вижу, что не верит. Продолжает изучать. А мне только оттолкнуть хочется. Или обойти стол с другой стороны.

Но я заставляю себя шагнуть навстречу. Опускаю обе папки так, чтобы и ему, и мне хорошо было видно, что внутри.

– Какую мне папку выносить? Эту или эту?

Он молчит. Нервы начинают лопаться струнами. Во мне такое непереносимо тяжелое сочение чувств, что просто находиться рядом – уже умирать.

Я сразу все вспоминаю. И то, как лапал на этом столе. И то, как очаровывал, уговаривал на работу прийти. И то, как унижал. Раз за разом. Раз за…

– Вячеслав Евгеньевич, какую… – блять… – Какую мне папку вынести…

– Сейчас вроде бы ничего не цветет. Аллергия на что?

Шумно выдыхаю, поднимаю взгляд. Стреляю в упор, как он уже не раз въебал по мне:

– Так вас ебут мои дела или все же не ебут?

Челюсти мужчины сжимаются. Он сглатывает. Я хочу только, чтобы отпустил уже.

– О чем ты поговорить хотела? – У себя в голове Тарнавский, возможно, делает огромный шаг мне навстречу. В моей... Снова издевается. Отвечаю усмешкой.

– Поговорить? Я с вами? Не помню. На пыль у меня аллергия. Теперь скажите, пожалуйста, какую папку мне вынести?

Если можно так сказать, от души «наслаждаюсь» спектром сменяемых на мужском лице эмоций. Насколько каждая из них искренняя – не берусь судить. Но в его растерянность точно не верю. А любопытство тешить не стану.

В итоге мой взгляд упирается в безэмоциональное, холодное лицо. Тарнавский кивает на ту, в которой не поддельные документы. Вот и отлично.

Я забрасываю очередной компромат на него обратно в сейф. Сверху складываю все то, что достала. Закрываю дверцу, кладу ключ на угол стола и направляюсь к двери.

Чувствую взгляд лопатками. Знаю, что не стоит ни оглядываться, ни усугублять, но господи… Как сложно-то!

– Мы можем поговорить, когда вернешься.

Его запоздалое предложение звучит слишком благородно. А я ему совсем не верю. Уже взявшись за ручку, поворачиваю голову и бросаю в ответ совершенно точно лишнее:

– Уже не нужно, Вячеслав Евгеньевич. Я справилась. Да и поняла, что мы с вами долго не проработаем. Но со следующим помощником… Вы хотя бы спросили бы в начале, готов ли человек ко всей этой… Окружающей вас грязи.

Глава 35

Глава 35

Юля

Я не чувствую себя ни отмщенной, ни удовлетворенной после нашей с Вячеславом Евгеньевичем стычки. Последнее слово осталось вроде как за мной, но ясно же, что мой "совет" ему до лампочки.

Вернувшись в суд после исполнения очередного идиотского спецзадания, попадаю в водоворот новых сплетен. Меня ловит болтливая Аруна и спрашивает, правда ли, что на юрфирме, практику в которой раньше возглавлял Тарнавский, сегодня обыск? Я чувствую себя глупо, потому что не знаю. И пугаюсь сильнее.

С тем, сколько вокруг него нечистот, глупо было бы думать, что единственный рычаг давления – я. Не знаю, связаны ли обыски с делом Смолина, но судью жмут. Его раздражительность вроде бы становится более обоснованной, но... Разве же не он сам во всем этом виноват?

А мне должно быть безразлично.

От разговора с Аруной я сливаюсь. Мой мир в принципе сужается до стремления как можно меньше вникать в происходящее вокруг и надольше сохранить свою безопасность. Для этого мне нужно вернуть конверт.

Сомнений в том, что его забрала Лиза, практически нет. Продолжать играть с подругой в молчанку и обиженку бессмысленно. Вопрос уже не в дружбе и доверии, а в том, насколько сильно она меня подставила.