Преданное прошлое

Мы свернули с главной дорожки на узкую аллею, которая вилась, поднимаясь по склону между высокими домами и огороженными стенами садами, потом круто свернули вбок и наткнулись на группу детишек, столпившихся вокруг чего-то, что в солнечных лучах отсвечивало ярко-желтым, как золото. Я наклонилась, чтобы разглядеть, что так их заворожило. Дети расступились, давая мне дорогу, и все широко мне заулыбались. В центре их круга кишел целый выводок недельных цыплят, птички неуклюже топтались, напоминая рассыпанный поп-корн, и клевали зернышки, что им бросали дети.

Идрис присел рядом со мной. Что-то сказал одному из мальчиков, который тут же зашелся смехом, распахнув щербатый рот, и что-то затараторил в ответ. Потом без всяких церемоний ухватил меня за руку, перевернул ее ладонью вверх и вложил одного из цыплят. Птенчик неуверенно стоял на моей ладони, перебирая тоненькими лапками, он почти ничего не весил, а желтый пух прямо-таки светился на солнце, как одуванчик. Я чувствовала, как быстро бьется его сердечко — как контрапункт моему собственному. Потом Идрис положил мне руку на плечо, и ощущение было такое, словно кто-то прикоснулся ко мне обнаженным электрическим проводом под током.

— Абдуллатиф говорит, что вы можете взять его себе. — Ребенок смотрел на меня совершенно серьезно.

Я приоткрыла рот от изумления. Идрис улыбнулся, видя мое замешательство. Потом согнал цыпленка с моей ладони, шикнув на него, и тот спрыгнул обратно на мостовую и смешался с остальными. А Идрис сунул руку в карман, достал пару монет и дал их мальчику, погладив его по коротко остриженной голове:

— Танмирт, Абдуллатиф. Бес’салама.

Это маленькое происшествие изменило все настроение утра, словно дальнейшие события брали свое начало именно в том, как это было мило и вроде бы даже волшебно.

Я перестала о чем-либо беспокоиться, волноваться насчет книжки Кэтрин, насчет ее аутентичности, забыла про Майкла и отдалась во власть Марокко — растворилась в его жарком тепле, щедрости, экзотике и его острой на вкус, рассыпанной повсюду истории.

В любом случае было бы весьма сложно не радоваться, не наслаждаться этим днем, потому что касба открывала перед нами одно чудо за другим: лабиринты узеньких извивающихся улочек с домами, грубо обляпанными штукатуркой и выкрашенными в синий цвет или беленными известью, с окнами, украшенными изящными коваными решетками, с их дверями, створки которых выбелены временем до серебристого оттенка. Целые каскады бугенвиллей и жасмина, роскошные кусты цветущих роз.

Наконец мы подошли к очень красивой мечети с высоким минаретом, и здесь Идрис остановился.

— Это Джума аль-Атик, построена в двенадцатом веке султаном Абд-аль-Мумином. Мне бы не хотелось надоедать вам датами и сухими фактами, но стоит упомянуть, что это самая старая мечеть в Рабате.

Он поднял взгляд вверх, жесткие черты лица немного смягчились на солнечном свете, а черные глаза стали бархатисто-каштановыми.

— Мы можем войти внутрь? — Очарованная изяществом внешнего вида мечети, я горела любопытством увидеть интерьер.

Идрис уставился на меня сверху вниз:

— Конечно же, нет.

— Почему? — поддразнила его я. — Потому что я женщина?

— Потому что вы не мусульманка.

— О! — Я усмехнулась, но смешно мне не было. — Неверная!

— Совершенно верно.

— Очаровательно!

— Ладно, идемте. — Он взял меня за руку. — Я сейчас покажу вам место, куда мои предки сгоняли ваших неверных предков.

— Вообще-то, — заметила я, следуя за ним по лабиринту узких улочек, — думаю, вам следует знать, что христиане тоже называли мусульман неверными.

У него хватило ума улыбнуться.

Наверху, в самой высокой точке касбы, возвышалась огромная платформа, гигантская орудийная огневая позиция, откуда открывался поражающий воображение вид на океан и сверкающий белым город на противоположной стороне широкого водного пространства.

— Эту реку зовут Бу-Регрег — Отец Отражений, — сообщил Идрис, присаживаясь на стену. — Красивое название, не правда ли? Не знаю, кто ее так назвал, но люди здесь живут с незапамятных времен. Сперва тут возникли три города-государства. Вон там, за рекой, — Сла эль-Бали, Старый Сале, порт, который снабжал всем необходимым богатое королевство Фес. В семнадцатом веке он превратился в центр работорговли всего региона и стал также прибежищем радикального ислама. А вон там, — и он показал в противоположную сторону, позади нас, — лежит Рабат, где в конечном итоге поселились самые богатые еврейские и мавританские купцы. Там, где мы стоим, располагается Сла эль-Джадид, Новый Сале. Когда Филипп Испанский в начале семнадцатого века изгнал мавров из Андалусии, многие вернулись сюда и занялись восстановлением старого города, который раньше был покинут. Их приняли с распростертыми объятиями — они привезли с собой много денег и роскошных вещей; а кроме богатства, неутолимую ненависть к христианам, которые их так жестоко преследовали. Правитель здешних мест, султан Маулай Зидан, выделил им средства для восстановления укреплений и поставил гарнизон, чтобы сторожить крепость, которую потом назвали Касба Андалус.